И солнечный лучик,
Прорезавший тень,
Меня поманил за собою, —
Я выйду в кипучий,
В ликующий день
И дверь осторожно прикрою.
***
*Пламенеет закат, отороченный
нежно-желтой листвою берез,
в даль, за горизонтами осени
скрылось солнце – степенный колосс.
Тишина. И безмолвием скованный
ветерок колышет траву.
Вот и все, что мне уготовано.
Вот и все, чем я живу.
***
Итак, я не любим. Что делать? Я растерян…
Ходить за ней как тень? Слова ее ловить?
А может, бросить все? Или, по крайней мере,
Не быть навязчивым, докучным? Позабыть?
Но я люблю ее, люблю! О, Боже правый!
Да, воля тут нужна – собраться и уйти.
Да, лучше сердце, душу окровавить.
Да, лучше молча все перенести.
Жестокость и в любви присутствует незримо.
Отчаянье пройдет. Огонь любви погас.
Нам остается только покидать любимых,
Которые, быть может, не достойны нас.
Вот по полю скачет
Всадник лихой,
Усердно коня погоняя;
Он знамя держит
Правой рукой,
А левой коня направляет.
На знамени черном
Эмблема горит —
Две кости крест-накрест и череп.
Он встал на пригорке.
Он тверд как гранит
И дальше бежать не намерен.
Полсотни глупцов
Окружили его,
Табун разношерстного сброда.
«Готов я ответить
За все головой,
Но не продается свобода!
Я вольным родился,
Я пел и смотрел,
Как звезды рождаются в небе,
Я рад, что достался
Мне этот удел,
Этот счастливейший жребий!
Меня вы хотите
Упрятать в тюрьму
И бросить под низкие своды,
Так знайте, что я
Никогда никому
Не продавал свободы!»
Два револьвера
Блеснули в руках,
Два выстрела грянули глухо,
И двое свалились
С пулей в сердцах
У лошадиного брюха.
Свинцовые слитки
Все тело прожгли,
Но он идеалов не продал,
И тихо склонясь
Головой до земли,
Он прошептал: «Свобода…»
***
Сонные волны лижут песок,
сонные волны…
Я одинок, я одинок —
и переполнен.
Черное небо наземь легло
как покрывало.
Скучно, тоскливо мне, тяжело…
сердце устало.
Обняли волны плечи и грудь,
шею лаская.
Надо на спину лечь отдохнуть.
Плыть засыпая.
Если на небе ни огонька,
это – не мука.
Тихо все, тихо. Тихо вокруг.
Тихо. Ни звука.
«Я люблю, когда смешаются
два желанья, два влечения
и два серых человека станут грезить о любви,
размягчатся, размечтаются
и однажды, полагая,
что достигнут счастья этим,
обоюдно отдадутся…»
«…но – увы! увы!
Жил бы ты в мечтах, любезнейший,
или, как каплун закормленный,
только глазками заплывшими блаженненько моргал.