А он кричал ей: – Ты так спесива,
Листва уж вянет в твоих ветвях.
Она в ответ: – Я и так красива,
Не сыщешь лучше в других краях.
Ты сам то краше? Сучки да рожки,
Листва поблекла, кора в пыли.
А помнишь раньше, июньской ночкой,
Шумели кронами мы до земли.
А нынче поросль в бока пинает,
Заткнет за пояс, не убежишь.
– Да не ворчи ж ты, моя родная,
Пусть осень в кронах, но все же жизнь!
Почти в раю мы, вода, раздолье,
Кусты и травы, родной пейзаж.
А не стоим на пустынном поле,
Кора в пыли – абсолютно блажь.
Мы лишь обняться с тобой не можем,
Но крепко ветками сплетены,
И нет роднее земли и дороже,
Той, на которой мы рождены.
В сумраке ночи, старый трамвайчик,
Едет домой под июньским дождем,
Стою у окна, а нелепый рассказчик,
Тихо бубнит и кондуктора ждёт.
Скромно достав проездной из кармана,
Всех оглядел, незнакомые лица.
Прямо напротив мужик полупьяный,
А на площадке пацан веселится.
Тихо присел на свободное место,
Старый дедуля, рассказ свой продолжив,
Кто он такой, никому неизвестно,
Но в мои глянул глаза, сразу ожил.
– Я расскажу тебе, дочка, про море,
Про облака над лазурным заливом.
Думаю я – Ничего себе номер!
А дед продолжает неторопливо:
– Старый рыбак я, да речь не об этом,
Помнится девка с большими глазами,
Как у тебя, цвета зелени лета.
Мож это ты?
– Да ну что Вы, Бог с Вами.
– Да молода ты еще, право слово,
Той то, подико восьмой уж десяток.
А молодая была, так любого,
Приворожить бы смогла из ребят то.
Ох и любил я её, аж до дрожи,
Молодость быстро прошла, не заметил,
Как оказался я просто прохожим…
Жил, будто с нами не годы, столетия.
Всё для себя одного жить хотелось,
Было навалом всего, как сыр в масле.
Только под старость всё как то приелось,
И захотелось тепла в одночасье.
Сник мой дедуля, уснул без концовки,
Только и так всё понятно любому,
Каждый сошёл на своей остановке,
Уехал трамвайчик с дедулиной болью.
Она верила в ангелов и всякую ерунду,
В облаках витала по несколько лет подряд,
Ей казалось, что с неба можно достать звезду,
Говорила по умному, а иногда невпопад.
А он строил планы на жизнь и смотрел «Ментов»,
Ковырялся в железе и в мазуте погряз до дыр,
И ему интереснее было, сколько и где болтов,
И до лампочки до какой то там в небе звезды.
Они слушали вместе избитый на нет шансон,
Он курил на крыльце, а она ковыряла в носу,
Жадно воздух вдыхая, под медленный баритон.