«Всякий раз я утверждаюсь в правоте чарующей бархатной ночи, в ее непостижимом влечении успокаивать, придавать смысл человеческой потребности. В такие моменты я думаю, ночь ли породила сон? или сон породил ночь?»
– Хорошо, что у тебя иная оценка книги. – Заметил я.
– И почему же, Джим? – Спрашивала она.
Я слышу нелепое фырканье своего босса. И правда, почему же?
Без разницы. Я оказываюсь в окружении своей мебели, понурого света, и окутанный в одеяло. В истинный момент, который предвещало утро, я засыпаю детским, глубоким сном.
Но что случилось в разговоре с боссом?
После кивка, Чарльз подправляет толстым пальцем очки. Судорожно размахивает руками, словно отбивается от одичалой стаи птиц, и спроваживает меня из кабинета. Через жалюзи, будучи уже снаружи кабинета, я вижу как он ненасытно вчитывается в книгу, посланную мне, неизвестно кем. Это на самом деле феноменальный момент, чуждый до безобразия. Лишь раз, этот старый так восхищался чем-то. И тогда это было его пьеса.
Бумага скреплена разноцветными скрепками, полупрозрачным и размытым шрифтом написано:
Благодарность самому всевышнему? Не помню.
Он не обременял себя таковым занятием – покупать чернильные ленты для пишущей машинки, поэтому текст был читаем лишь до сороковой страницы.
Благодарность самому всевышнему – Пьеса повествовала о мальчике, убежавшем из дома, и, по престранным причинам, мгновенно очутившись заблудшим в лесу, а позже и вовсе, этот неизвестный мальчуган, чей рок жизни направил его прямиком в неизведанные дебри, встречает АНГЕЛА.
– Да, он тогда встретил ангела. – Говорю я.
– Ну и глупость же, он разве религиозно фанатичен? – Спрашивает Бэтси.
И случилось чудо, ангел не начинает назидательно твердить, и не направляет мальчугана обратно к семье. Что он делает?
Согласно моему опыту, любая трагедия кончается еще большей трагедией.
– Он так и написал? – Спрашивает она.
– Да, прям так и написал.
– И он хотел, чтобы ее сыграли?
На пути к второсортной морально устаревшей пьесе, Чарльз задумался о реализме.
Вчера я провел свой вечер с Бэтси, сегодня провел вечер с Бэтси, и, разумеется, завтрашний вечер проведу с Бэтси. Сумбурность книги, неисчерпаемая неясность того, что делать с ней, все это стало тяготить меня, я, будто бы сам написавший ее, с полной определенностью желал, чтобы ее прочитали сотни, быть может, миллионы людей.