Света спрыгнула с кровати, и только приподняв край Женькиного покрывала, робко спросила:
– Можно я к тебе? – словно боялась, что ей откажут в праве прижаться к единственному оставшемуся у нее в этом мире родному человечку. Не дожидаясь ответа, юркнула в постель и уткнулась холодным и мокрым как у здорового котенка носом в теплое и гладкое плечо сестры. – Совсем мы с тобой теперь одни-одинёшеньки.
– Мы вдвоем, – возразила Евгения, – а вдвоем уже не так страшно. Спи, зайчонок, не бойся, проживем. – Она повернулась на бок, обняла худенькое тело сестренки, посмотрела в сторону светильника и решила, что лучше его до утра не выключать.
Три дня назад их было трое. А сегодня маму они похоронили. Прямо из больничного морга отвезли на кладбище, и там простились с ней, всего лишь несколько минут постояв у оббитого бордовым бархатом гроба, пока его не накрыли крышкой и не принялись торопливо заколачивать, чтобы потом так же быстро засыпать влажной землей. И присутствовали при этом окончательном прощании только чужие им люди: водитель нанятой машины, двое копачей, вырывших могилу, одна мамина сослуживица, да соседка баба Клава.
Последняя руководила и похоронами, и поминками. Если только можно было назвать поминками скромный обед, на который собрались лишь семь особ женского пола и самого разного возраста: сами сестры, их подруги Наташа и Алина, мамина коллега Вероника, соседка баба Клава, ее дочь Нина и внучка Настя.
Нина готовила еду в квартире Смирновых, и выразила удивление, что с кладбища они вернулись так быстро: она и на стол накрыть не успела. Рисовую кутью с медом и изюмом, салаты и нарезки, пирожки, испеченные накануне бабой Клавой, расставляли в зале на столе все вместе, обмениваясь тихими просьбами и советами. А потом опять-таки скоренько женщины и девочки, без скидок на возраст, выпили по три рюмки жесткой водки, произнесли несколько прощально-поминальных слов в адрес ушедшей, и скупо-утешительных – ее дочкам. И чужие разошлись.
Действительно, все произошло как-то скоропалительно и скомкано: и похороны, и поминки. Наверное, трагическая гибель молодой женщины, после которой полными сиротами остались две дочки, должна быть обставлена более торжественно. По крайней мере, им так казалось.
В суете и беготне по инстанциям, в страхе сделать что-то не так, как полагается в таких случаях, в растерянности от горя и собственной беспомощности, девочки не успели еще толком осознать, что же произошло. Они и поплакать-то как следует не имели возможности. И только когда все разом ушли, и сестры Смирновы, закрыв дверь, остались наедине со своей бедой, они наревелись до полной невменяемости и заснули, разморенные водкой и слезами. Пробуждение было тяжким. И не только ночное.