Отец всех народов будет готов отдать в рабство полстраны, лишь бы уцелел он сам и его режим.
Однако самонадеянный фюрер лишь презрительно поморщиться.
Да и зачем ему будет нужно это перемирие, если он и так возьмет это все в ближайшие месяцы?
Но когда страх пройдет и надо будет найти виновников катастрофы, Сталин расстреляет Павлова и обвинит во всех грехах разведку и, в первую очередь, военную.
В отличие от очень многих генералов, Голиков уцелеет и с началом войны во главе советской военной миссии отправится в Лондон и Вашингтон с заданием заключить соглашение с Великобританией и США о военном сотрудничестве.
После возвращения он будет командовать 10-й армией, участвовавшей в обороне Москвы.
Но все это будет потом, а пока Громов прекрасно знал о том, что его шеф подавал руководству только ту информацию, которая отвечала мнению И.В. Сталина.
Осуждал ли он его за это?
Нет, скорее понимал.
Громов часто думал о том, как бы повел он сам, будь он на месте Голикова.
И не находил ответа.
Ну, пошел бы он резать правду-матку, а что дальше?
А дальше получил бы на всю катушку.
В чем-в чем, а в этом он не сомневался.
Его посадили бы как провокатора и паникера.
А на его место пришел бы тот же Голиков, только и всего…
Да, он хорошо знал о том, что Германия не была готова к войне на все сто процентов, но он не сомневался и в том, что Гитлер не будет дожидаться того дня, когда Красная армия перевооружится и залечит ненесенные ее командованию Сталиным кровавые раны.
Не сомневался он и в том, что кадры для работы за линией фронта и в возможном тылу надо готовить уже сейчас, когда в их распоряжении еще имелось хоть какое-то время.
Но судя по словам Голикова, их этой возможности лишали.
Они посидели еще минут тридцать, пока не допили весь коньяк.
Беседа не клеилась.
Голиков был слишком подавлен тяжелым разговором со Сталиным, а откровенно говорить он боялся.
Да и какой в этом был толк?
Ни Москвин, ни Громов, ни он сам не могли повляить на сложившуюся ситуацию.
– Так что будем делать, Филипп Иванович? – спросил Москвин, когда Голиков разрешил подчиненных быть свободными.
– Работать и думать! – с неожиданной резкостью ответил Голиков.
Понимая, что неофициальная часть кончилась, офицеры щелкнули каблуками и повернулись.
Не успели они дойти до двери, как Голиков, прекрасно понимавший, с какими чувствами покидали его кабинет сотрудники, сказал: