― А учитель Курода никогда не спрашивал тебя про твоего деда?―
продолжал допрос полицейский.
― Нет.
― Как ты думаешь, они могли быть знакомы?
― Думаю, нет. Разве что за счёт какой-то случайности. У деда
были самые странные знакомства, но учителя Куроду в его обществе я
представить не могу.
― Почему ты в этом так уверен?
― Я хорошо знал дедушку и, кажется, неплохо успел узнать учителя
Куроду. Они бы не смогли долго быть даже в одной комнате, не то,
что общаться. Дошло бы до драки.
Полицейский что-то пометил у себя в блокноте. Потом поднял
глаза, улыбнулся и произнёс с деланной весёлостью:
― У меня всё. Если возникнут другие вопросы, мы обязательно
встретимся.
Разговор с полицейским оживил воспоминания, и по пути домой
Кимитакэ никак не мог отделаться от мыслей про дедушку
Садатаро.
В полицейском отчёте записали, что отставного губернатора убили
неизвестные враги, подбросив письмо, отравленное ядом кураре. Но
Кимитакэ знал, что всё было немного сложнее.
К тому же, именно дедушка пробудил в маленьком Кимитакэ интерес
к каллиграфии.
Всегда в светлом кимоно, которое помнило лучшие времена, с
ехидной улыбкой на морщинистом лице и в пенсне (которые, как он
уверял, были подарком французского консула), он обитал в прохладной
боковой комнате первого этажа. Остальной дом был вотчиной бабушки,
тяжелой и непреклонной, как камень, и все слуги подчинялись ей,
бесшумные и безвольные, как марионетки.
Даже после смерти бабушки слуги продолжали двигаться всё так
безвольно. А дедушка так и не покинул привычной обители.
Там он спал на простом футоне, там лежали сундучки с какими-то
бумагами (после его смерти и похорон они пропали неизвестно куда) и
книги, раскиданные где придётся, а ещё там стояла огромная доска
для игры в го и сёги с трещиной у основания. Когда к дедушке
приходили посетители, они обычно сворачивали прямо к нему, и очень
скоро из-за дверей начинал раздаваться стук камешков, скрипучий
старческий смех, шелест разливаемого сакэ и возгласы “Кампай!”.
Бабушка запрещала угощать незваных гостей, так что выпивку они
приносили с собой.
Из того, что она говорила дедушке после каждого такого визита,
Кимитакэ усвоил, что эти гости ― бывшие дедушкины соратники по
какой-то партии Свободы. Что они предали его, разорили и выбросили
прочь, как ненужную тряпку. И что дедушка Садатаро ― бесстыдник,
лишённый даже крупицы чести и достоинства, раз продолжает принимать
их у себя дома. И что если бы он был не безродный крестьянин, а
самурай, то может быть и позволил бы этим негодяем войти, но запер
бы двери и сжёг бы их вместе с домом в первый же вечер. А вместо
этого он им улыбается и терпит.