А когда Хмурый рухнул на пол, не
добежав пару метров, настало и моё время. Поляк оказался
сообразительным и обнажил свою дубинку. Электрическую.
Я же не стал брать в руки оружие,
напротив, даже демонстративно откинул пустой шокер. А затем и вовсе
поманил недруга ладонью, выказывая максимальное хладнокровие и
уверенность в своей победе. Поляк бросился на меня, выкрикивая всем
известное польское ругательство.
К чему вся эта театральщина?
Этот поляк по имени Ганс был
особенным. Невысокий, пузатый с гнилыми зубами и кривым носом.
Перебежчик и уроженец Баварии обожал глумиться над рабами. В моих
воспоминаниях нашёлся ужасный отрывок, как он домогался одной
девочки, которую потом нашли мёртвой. Всем было понятно, что с ней
произошло, но никто не мог ничего сделать.
До сих пор.
Ганс трудился не покладая рук, делая
жизнь рабов ещё хуже, чем она была. Это было оправдано тем, что
среди своих его считали уродом, кем он и являлся. Предателем,
перебежчиком, мразью. Предателей никто не жалует, но этот урод
перешёл все мыслимые и немыслимые границы.
А поэтому я просто стоял и смотрел,
как он несётся на меня, замахиваясь трескучей дубинкой. Стоял и
смотрел ему прямо в глаза. Даже среди заклятых врагов встречаются
люди, достойные уважения. Но эта тварь была недостойна называться
человеком…
Он был уже совсем рядом. Я отвёл одну
ногу назад и развернулся полубоком, а затем схватил его за правую
руку и попросту перебросил через себя.
Разъярённый бык отправился на пол и
так сильно ударился, что не только потерял возможность говорить, но
и дышать.
Я обошёл его сбоку и пнул по печени,
чтобы тот перевернулся. Удар оказался настолько болезненным, что
Ганс выронил дубинку, и та перестала трещать.
С первого раза он не понял, чего я
хочу, поэтому пришлось продублировать требование на польском:
– Повернись, паскуда! Я хочу видеть
твою жалкую физиономию!
– Откуда… – хрипел он, поворачивая на
спину. – Откуда ты знаешь наш язык?..
– Как же мне хочется разделаться с
тобой лично, – сквозь зубы прорычал я. – Но это будет неправильно.
Тобой займутся те, кого ты насиловал и над кем издевался.
Пока Ганс лежал и пытался прийти в
себя, истерично размахивая руками, я взмыл над ним и двумя ногами
приземлился прямо в район промежности. Грубая подошва без труда
помогла мне сделать «омлет» из его яиц. Ганс сперва даже не понял,
что произошло, но вскоре незабываемый аттракцион новых ощущений
раскрыл в нём талант к оперному пению.