Видимо, что-то отразилось на моём лице, потому что в тот момент,
как я отошёл от гроба, Зимин вытянулся передо мной, а в его взгляде
впервые промелькнуло что-то весьма похожее на преданность.
— Сделай так, чтобы он больше не оставался один, — на этот раз я
не приказывал, а просил. — Я понимаю, что ему уже всё равно, но это
важно для меня.
— Слушаюсь, ваше величество, — Зимин сказал это спокойно, глядя
мне в глаза.
— Как закончишь, возвращайся в гостиную и отдохни. — Я кивнул
второму офицеру и Скворцову и направился к выходу из малого
зала.
Мы вышли в коридор. Я уже немного ориентировался, поэтому сразу
направился в сторону своего штаба, как я упорно продолжал называть
покои покойного императора.
Бум! Я резко развернулся, и с удивлением наблюдал, как шедший
позади меня поручик пытается поставить на место вазу. Похоже, что
он её случайно сбил, возможно, саблей, и теперь пытался удержать,
но безрезультатно. В конце концов, к нему подскочил Скворцов и
поставил несчастную вазу на место.
— Простите, ваше величество. — Молодой совсем, не старше меня
парень покраснел. — Это случайно произошло.
— Я видел, — продолжая его задумчиво рассматривать, я внезапно
осознал, что со мной вовсе не цвет армии остался. Ну что же,
возможно, так даже лучше. — Как тебя зовут, поручик?
— Юрий Бобров, — тут же ответил он.
— Будь осторожнее, Бобров, — и я снова направился по
коридору.
В гостиной меня уже ждал Энгель.
— Какие-то проблемы, Фёдор Иванович? — спросил я у него, садясь
за стол.
— Ну что вы, ваше величество, — он положил передо мной два
листа. — Какие могут быть проблемы? Вот тот приказ, который вы
поручили мне составить.
— Вы уже управились? Отлично, — я притянул к себе первый лист и
принялся читать. Во-первых, мне нужно было узнать, как здесь
протекает делопроизводство, а, во-вторых, я никогда не подписывал
бумаги, прежде чем прочитать их.
Из официальных документов всегда можно узнать гораздо больше,
чем из сопливых мемуаров, в которых автор выражает свою точку
зрения, а не то, что происходило на самом деле. На той экскурсии в
этот замок меня позабавило, как современники писали о покойном
Павле. Кто на что горазд они писали. То он мог одним взглядом
заставить упасть без чувств любую девицу, то был неприятный карлик
с прокуренным голосом. То мог бы стать Российским Паскалем, то в
его голове был лишь ветер и армейский устав. Что из этого
соответствовало действительности, не знаю, подозреваю, что ничего.
Каждому автору было приятно так думать о Павле, и это отражалось в
их дневниках, письмах и мемуарах.