— Вы его в своих покоях примете, ваше величество? — спросил
невозмутимо Скворцов.
— Ещё скажи, что лёжа в постели, — я отвечал, не открывая глаз.
— Зачем в таком случае меня вообще разбудили? — Немного подумав, я
принял решение. — Я его встречу в покоях отца, в гостиной.
— Почему именно там? — я приоткрыл один глаз и посмотрел на
Скворцова.
— Потому что именно там очень удобно размышлять о вечном, —
довольно резко ответил я, и Илья кивнул, показав, что всё
понял.
Я уже практически оделся и застёгивал пуговицы на мундире, когда
вернулся Анисимов, таща на буксире Кутайсова. Сделав знак, чтобы
граф заходил, я продолжил прерванное на пару секунд занятие.
— Вы хотели меня видеть, ваше величество, — осторожно произнёс
черноглазый мужчина. Глаза его бегали, и я никак не мог поймать
взгляда.
— Я хотел вас видеть ещё вчера, точнее, не вас, а те письма,
которые предназначались моему покойному отцу, и которые ни он, ни
я, так и не увидели, — медленно произнёс я. — Где вы были, Иван
Павлович?
Вчера я позволил себе разбить бокал, метнув его в стену, когда
узнал, что этого, так называемого графа никто не видел и не может
найти. Зато я узнал, что он был камердинером при Павле Петровиче.
Вроде бы он блестяще брил его, и то, что шлюх разной степени
потёртости подгонял, уже имело не слишком большое значение.
Например, как мне стало известно, ту самую Шевалье, о которой я уже
слышал от Аннушки, Павел Петрович и его любимец употребляли вместе.
Правда, никаких сведений о пикантном тройничке мне никто не
передал, но это и неважно было.
— Я был... — Кутайсов вытер пот со лба рукой, забыв про
платок.
— Только не говорите, что у очаровательной Луизы, — я усмехнулся
и одёрнул мундир. Скворцов тут же принялся укреплять портупею, чуть
загораживая меня собой.
— Вы прекрасно знаете, ваше величество, что этот Горголи всё
перевернул вверх дном в доме у мадмуазель Шевалье. — Вскричал
Кутайсов, а я внимательно посмотрел на него. Похоже, эта актриса
действительно ему небезразлична. Как же он её с Павлом делил, и не
замешана ли в деле с исчезнувшими письмами банальная ревность?
— Письма, — холодно проговорил я, протянув руку.
— Я их не вскрывал уже двое суток, — вздохнув, пробормотал
Кутайсов. Весь его запал кончился, и он сжался. Я его даже где-то
понимаю. Очень нелегко падать с такой высоты, на которой он
внезапно оказался, фактически не прилагая к этому никаких
усилий.