— Я понял, что во всём этом огромном, надо признать, списке, нет
ни единого имени, кого бы действительно сильно обидел мой бедный
покойный отец. Не единого человека, которого он лишил бы чего-то,
несомненно, важного и ценного. Да что там, даже Зубовы после весьма
короткой опалы были восстановлены в правах.
— Это не значит, что по-настоящему опальные господа не
поддерживали заговорщиков. — Мы говорили настолько тихо, что друг
друга с трудом могли расслышать.
— Да-да, я мысленно с вами, люблю и целую, — вот сейчас я
усмехнулся. — Нет, Александр Семёнович. Те, кто действительно имели
повод обидеться, да ещё и настолько, чтобы жизни лишить, сидели,
как мыши под веником и пошевелиться боялись. Вот когда о смерти
Павла Петровича услышали, начали потихоньку шеи тянуть, чтобы
разглядеть, что же всё-таки происходит. А повели себя как последние
трусы, подлые и лишённые даже намёка на честь, как раз те, кто был
обласкан и получил много чего очень полезного для себя из щедрых
рук Павла Петровича.
— Так что это вам доказывает? — спросил Макаров. Похоже, что
подобные измышления не приходили в его светлую голову.
«Только то, что Павел Петрович плохо гайки закручивал. Надо было
яйца дверью прищемить, и когда голос на две октавы повысился бы,
вот тогда и разговоры разговаривать», — подумал я про себя, а вслух
произнёс.
— Только то, что действительно сильно наказанный человек не
строит заговоры. У него даже желание отомстить редко появляется.
Потому что страшно. Страшно уже за собственную жизнь, и за жизнь
родных и близких. Тут как бы последнее не потерять. Поэтому господа
заговорщики, мы мысленно с вами, боритесь за всех нас. —
Задумавшись, я тряхнул головой. — Исключения бывают при революциях,
но тут другой расклад. Они на ровном месте не возникают. Это обычно
многолетняя и кропотливая работа, и именно ваша служба ни в коем
случае не должна проворонить начало этой дряни. А она может
начаться, Александр Семёнович, на французах уже потренировались,
так сказать, могут и в Россию потянуться. И, поверьте, пара даже
сотен дворян лично обиженных императором, здесь вообще ни при чём.
— Наши взгляды встретились и Макаров медленно наклонил голову,
соглашаясь с моими словами. — Я не собираюсь, вводить повальные
репрессии. С каждым заговорщиком, начиная с третьего десятка,
поговорим, узнаем, чем он руководствовался, и попытаемся вразумить.
Сдаётся мне, что второй и третьей сотне ремня достаточно будет
вломить, чтобы мозги на место встали и весь ветер из головы
улетучился. Потому как втянулись в это дело по скудоумию,
связанному в большинстве своём с юным возрастом. — Я отвёл взгляд
от Макарова. — Александр Семёнович, может быть, вы посоветуете
кого-нибудь для воспитания Николая и Миши?