Бекшеев замер.
Чуть нахмурился.
- И Одинцов точно знает, что меньше всего на свете мне хотелось
бы встречаться с его матушкой. У нас как это вежливо говорят…
сложные отношения.
Он хмыкнул.
- И я, поняв к чему все, скорее всего отказалась бы… кстати, он
не говорил, как собирается объяснять остальным мое присутствие? На
этом… семейном вечере.
Меня передернуло.
И вот ведь интересно. Мы с княгиней давно уже не родня. И в
последний раз встречались годы тому. И не скажу, что она мне как-то
грубила, отнюдь. Княгиня Одинцова всегда была безупречно вежлива. И
как же эта её холодная вежливость действовала на нервы.
- Понятия не имею, - Бекшеев поставил кружку с недопитым чаем на
серую папку. – Если не хочешь, я скажу, что мы не придем.
- Не хочу, - честно ответила я. – Но мы придем.
- Почему?
- Потому… потому что дело, полагаю, и вправду серьезное. Одинцов
не стал бы ради забавы трепать мне нервы. И тебе тоже. А себе и
подавно. Мы ж придем и уйдем, а ему от матушки с её нравоучениями
бежать некуда. Значит, что-то да случилось… что-то такое, что не
позволяет действовать прямо.
Я тронула лужу пальцем.
Мокрая.
И холодная. Хотя чего я еще хочу от осенней лужи? Я двинула
палец влево, и за ним потянулась прозрачная дорожка воды.
- Только… там меня не любят, - сочла нужным предупредить
Бекшеева. – Сильно.
- Пугаешь?
- Скорее предупреждаю.
Он хмыкнул и, подойдя сзади, обнял. Бесстрашный бестолковый
человек, к чему я так и не привыкла. Или, может, времени прошло
недостаточно?
Год.
Чуть больше.
И возвращение. Переезд. Я… пожалуй, я готова была бы отступить.
Свести все к неудачной шутке, но оказалось, что Бекшеев отступать
не хочет.
И шуток не понимает.
И в целом у него с чувством юмора туго. Временами.
- Переживем как-нибудь, - он поцеловал меня в макушку.
Переживем.
Куда мы денемся.
Пережили же сплетни. И всеобщее недоумение. Ну да… странная мы
парочка. Уже не совсем человек, но еще и не нелюдь, да инвалид,
которому давно пора на погост. А он живет, цепляется и не спешит
уступать такое удобное место людям, куда более для оного
годным.
И я при нем.
Любовницей.
Которую он, Бекшеев, даже не пытается скрывать, как у приличных
людей заведено. А я не краснею и не стесняюсь своего сомнительного
статуса. Одинцов же, мало того, что внимания не обращает, так и
жалобами на глубокую аморальность нашего с Бекшеевым облика, камины
топит.