Потом мы все, как ни в чем не бывало, садились за стол, мать
доставала из печи пару котелков, и мы ужинали, обсуждая достижения
завода в текущем квартале.
Я видела, как бабушка стискивает зубы и тихонько касалась ее
руки под столом. Она сжимала мою ладонь в ответ. И вроде всем
становилось хорошо. Ну или терпимо.
— Любушка, кровиночка моя, ну зачем же ты соглашаешься на то,
что тебе далеко? Зачем ты от мечты отказываешься? – бабушка
провожала меня до автобусной остановки, хотя самой уже надо было
спешить на работу. Она мыла полы в клубе и в сельсовете, а еще была
дворником.
— Бабуля, ну ты же знаешь, что будет с мамой, если я уеду? Она
же тебе проклюет весь мозг, - я старалась улыбаться, чтобы ей не
было так грустно. Она сравнивала свою судьбу с моей и боялась, что
и мне тоже придется заниматься чем-то нелюбимым.
— Просто, Любушка… у меня-то все иначе, мне-то, политической…
больше ничем заниматься и не позволят. А без денег сидеть… на шее у
твоей матери, знаешь…
— Я выучусь, бабуль. Выучусь, а потом решим. Может, и в город
какой большой поступлю. Ты же меня вон чему только ни учила. Я и
рисовать, и шить, и вышивать, и петь могу. Отучусь в университете и
тебя к себе заберу, - уверенная, что так и будет, отвечала я,
торопилась к автобусу и уезжала. А она, замерев, стояла еще
какое-то время на остановке, а потом, словно вспомнив, что
торопится, выпрямлялась и бежала в сторону клуба.
Завод хорошо поднялся после войны. Хоть в нашей-то глуши он и
остался цел, да все равно столько нового начали на нем делать, что
дух захватывало. Попасть в крановщицы можно было только по
знакомству. «Хорошая зарплата, почет и уважение» - так
характеризовала моя мама эту должность. У начальника цеха мама
выбила мне место с большим трудом… как сказала она. А на деле все
было совсем не так.
Бабушкины кружева, которые она вязала для меня, серьги с
изумрудами царских времен – единственное, что удалось бабушке
спрятать, чтобы передать мне, все это мать отдала начальнику цеха.
Вернее, его жене, за то, чтобы та поговорила с ним, и Люба
Преображенская смогла стать крановщицей.
Когда об этом узнала бабушка, я училась уже две недели. Она
просто не вышла ужинать из-за своей занавески. Молчала три дня, а
потом как-то словно постарела. Нет, она уже была немолодой, да и
жизнь ее потрепала, но вышла она из своего угла старой.