А потом вновь начал вникать в текущую обстановку:
"Постой-ка, 1916 год плюс 20 это что же у нас получается... Это
получается.. 16+20...
Да уж, в таком положении у кого угодно голова пойдет кругом!
- Сейчас конец марта 1936 года - любезно пояснил мне внутренний
источник информации.
- Слава богу, хоть не тридцать седьмой, - вспомнив старое
присловье начала перестройки, счастливо выдохнул я.
Но тут же мысленно себя одернул. Что это я в самом деле? 1937
год будет черед год. А через пять лет начнется Великая
Отечественная война. И оказаться в Киеве в это время с моей
еврейской рожей смерти подобно. Что я буду заявлять карателям в
Бабьем Яре? Что я русский на три четверти? Просто внешность такая?
Думаю, эта тема не прокатит. Выдавать себя за цыгана? Хрен редьки
не слаще.
Ладно, время еще есть. Как говорила литературная героиня
Скарлетт О'Хара: "Я подумаю об этом завтра". Сегодня я в слишком уж
разобранном состоянии. Это явно выше моих сил.
На обратном пути в комнату меня окликнули мои соседи и позвали
на общую кухню. Завтракать. Севка и Митька успели сварганить
яичницу из трех яиц в чугунной сковородке. Особых разносолов,
разумеется, не имелось, но еще у них был хлеб, сорт которого я бы
определил как "Домашний" и несколько ломтиков соленого сала. И пара
порезанных на половинки луковиц.
От вида еды мне стало тошно. Я испытал сильнейшие приступы
отсутствия аппетита. Поэтому сразу категорически отказался от
завтрака, но с удовольствием выпил какого-то подозрительно
пахнущего веником чая. А впрочем, он был горячим и прекрасно
выводил лишние токсины из организма.
В это время мои товарищи, будущие пролетарии умственного труда,
за едой вели степенные разговоры про муку, про дороговизну и про
распределение на преддипломную практику.
После завтрака мне хотелось еще полдня поваляться в кровати, но
оказалось, что нам всем нужно тащиться в университет. На
распределение, и что-то еще связанное с темой дипломов. Ничему не
удивляясь, автоматически я одел парусиновые штаны, украинскую
вышитую рубаху с "петухами", затем какой-то сиротский "пинжак" , с
лоснящимися рукавами, сверху серое парусиновое пальто, длинный
шиковатый шарф в стиле "фабричный шантеклер", картуз на голову и на
ноги водрузил разбитые ботинки. Отчего-то я твердо знал какие вещи
мои. И вскоре был готов выдвигаться.