Спускаюсь вниз. Убрано. От нашего вчерашнего разгрома нет и следа. Пахнет кофе, и я, как наркоманка, иду на этот запах. На кухне стоит небольшая кофеварка. Наливаю себе немного напитка, добавляю сахара и делаю глоток. Терпкий. Кофе хороший, но слишком крепкий. Если добавить сливок, будет замечательно. Без стеснения открываю небольшой холодильник, осматривая содержимое.
— Готовишь завтрак? — позади меня раздаётся голос похитителя. Захлопываю дверцу, разворачиваюсь и облокачиваюсь на тумбу. Мужчина стоит в проёме, по-прежнему без футболки, смотрит на меня изучающим взглядом, задерживается на шее. Ну, полюбуйся на следы своих пальцев, псих. Хотя мы в расчёте. Царапины от моих ногтей и ранение на его плече выглядят впечатляюще.
— А должна? — выгибаю брови, смотря, как мерзавец подходит к холодильнику.
— Ну, после того, что между нами вчера произошло, просто обязана, — усмехается, вынимает коробочку сливок и протягивает мне. Беру, кивая, добавляя немного в кофе. Мерзавец достает себе сок и пьет его прямо из стеклянной бутылки. Он настолько близко, что я чувствую терпкий запах мужского тела, но мне не противно. Есть что-то в этом звере притягательное. Он воплощение дикого хищника. Красота, харизма, сила, стать притягивают, но в то же время понимаешь, что это опасно, и хочется держать дистанцию. Мужчина ставит пустую бутылку на стол, внаглую забирает у меня кофе, делает пару глотков, вручает мне бокал и выходит из кухни.
— Я в душ! — кричит он мне, как ни в чем не бывало. Смотрю на чашку, из которой он только что пил мой кофе, и кусаю губы.
Завтрак, значит.
Будет тебе завтрак.
Надо усыпить бдительность психа.
Допиваю кофе и открываю холодильник. Продуктов много, не на один день. Сколько ты собираешься меня здесь держать? Достаю яйца, пару помидоров, болгарский перец, сыр и готовлю омлет с овощами.
Я умею готовить, бабушка научила.
Закрываю омлет крышкой, нарезаю хлеб и рассматриваю небольшой ножик.
— Даже не думай, кошка. Иначе будешь сидеть в комнате, привязанная к кровати, — произносит мужчина. Оборачиваюсь. Опять стоит в дверях, с мокрым телом и влажными волосами. Теперь пахнет шампунем.
— Боишься? — усмехаюсь я, отворачиваюсь, складывая хлеб в хлебницу.
— Ты дикая. Скажи, это хотя бы заживет? — насмешливо спрашивает, указывая на свои царапины, и достает тарелки и вилки.