В общем, выжил. Нашел работу, раздобыл инструменты и заработал
какую-никакую известность, как исполнитель блатных песен и даже
успел влюбиться. Попутно несколько раз попытался искать сокровища.
Можно даже сказать, что нашел. Правда, богаче от этого стала наша
родная Советская власть, а на мою долю достались разрешение на
выезд и чудом припрятанный большой изумруд.
Как бы то ни было, ваш покорный слуга добрался до Парижа. Из
хорошего, в моей памяти хранится множество никому пока неизвестных
мелодий и песен, а из плохого… в Москве, в одном из сейфов ИНО
ОГПУ, лежит собственноручно мною подписанное согласие о
сотрудничестве. Да, теперь, я – агент! Эдакий Буба Касторский на
минималках…
Кажется, волшебная сила искусства в очередной раз меня выручила.
Только что сверлившие меня враждебными взглядами белогвардейцы
задумались, погрузились в печаль…
Ах, русское солнце, великое солнце!
Корабль-Император застыл, как стрела
Поручик Голицын, а может, вернемся
Зачем нам, поручик, чужая земля?
Поручик Голицын, а может, вернемся
Зачем нам, поручик, чужая земля?
Завершив, куплет и низко, под гробовое молчание, поклонился
публике. Тишина, впрочем, длится недолго. Тот тут, то там раздаются
первые робкие хлопки, постепенно переходящие в настоящие
аплодисменты и даже овацию.
– Браво! Бис! – кричат одни.
– Долой, – пытаются переорать их другие, но тщетно.
Кажется, зрителям понравилось. До настоящего успеха, конечно же,
далеко, но первый шаг к нему сделан.
– Господин Северный, – льстиво улыбаясь, заметил управляющий
рестораном. – Ваше выступление произвело определенное впечатление.
Мы готовы обсудить с вами дальнейшее сотрудничество.
«Увидеть Париж и умереть», – так сказал и скажет кто-то из
«великих». [2] Умирать ваш покорный слуга пока что не собирается,
но почему бы не увидеть одну из культурных столиц Европы? К тому же
именно во Франции осело большинство эмигрантов из России. Где, как
не здесь, начинать карьеру бедному музыканту.
Поселился я на севере столицы неподалеку от площади Клиши в
одном из доходных домов. Хозяйку все звали мадам Кокнар и она была
вдовой прежнего владельца. Злые языки говорили, что это был ее
третий брак и что мадам Берта – так ее имя, не прочь заключить еще
один матримониальный союз. Впрочем, об этом стало известно позже, а
сначала я пытался договориться с пожилой, но еще не растерявшей
шарм, женщиной на единственном более или менее известном мне
иностранном языке