В отличие от остальных девиц в борделе, я не заливалась трелью, надрывно исполняя свою песнь. Я молчала, покорно и стойко снося наказание. Лишь с тоской смотрела на длинные полки, тянущиеся вдоль стен в три ряда, которые были уставлены птичьими клетками. Были клетки и на полу, и на старом покосившемся серванте, и на круглом обеденном столе, за которым уже полвека никто не принимал пищу. Покрытые позолотой и иссиня-черные, пузатые круглые и квадратные, большие и маленькие, пустые и ставшие чьим-то временным пристанищем — все они навевали ужас, отчаяние и злобу, крепнувшую в моем юном сердце с каждым днем все сильней.
— До захода солнца проведешь время здесь. — На плечо опустилась тяжелая ладонь тетушки Эстеллы и с силой втолкнула меня в тесное, окутанное полумраком, помещение. — Приведи себя в порядок. Не заставляй меня краснеть перед гостями, Софи, — сухо добавила она, запирая дверь за моей спиной.
Я осталась совершенно одна. Горечь и тоска поселились во мне, сорвав с губ протяжный стон.
Нет, я так просто не сдамся. Не стану товаром! Я сама хозяйка своего тела и никто не вправе назначить за него цену, какой бы высокой она не была.
Я обошла комнату. Широкая деревянная кровать, застеленная чистым постельным бельем, небольшой камин, который топили холодными дождливыми ночами постояльцы, чтобы не окоченеть от холода. Видно плотских утех не всегда было достаточно, чтобы согреться. У окна невысокая резная ширма, за которой я обнаружила ушат с горячей водой. Вот и все убранство. Впрочем, в комнате, отведенной тетушкой для меня, такого и подавно не было. Лишь кровать с прохудившимся одеялом, да огарок свечи.
Дверь заперта, на окне решетка, которая отделяет меня от свободы и заветной мечты — получить образование и не обременять себя узами навязанного тетей брака. Видно сбыться ей уже никогда не суждено…
Я сидела на кровати, поджав под себя ноги, и неотрывно следила за бледным солнечным диском, который, прогулявшись над черепичными крышами домов, стал спускаться к линии горизонта, клонясь к закату.
Птичьи трели за стеной сменили женские голоса, которые в скором времени смолкли. Дом погрузился в тишину, прерываемую лишь изредка громким стуком в парадную дверь. Каждый раз, услышав его, я вздрагивала, подпрыгнув на месте, и плотнее куталась в колючую шаль. Меня знобило. Но не от холода, а от страха. От нежелания принять ту судьбу, что была уготована мне Святыми Девами.