— Государь-император, прибыл Захарий
Петрович Ляпунов. Пусчать? – мой мысленный поток прервал
Акинфий.
— Пускай! – ответил я, складывая
разложенные листы бумаги.
А бумага стала немного, но лучше. До
тонких белоснежных листов из будущего далеко, но вполне добротная и
не настолько уже и толстая, плотная. Другие листы бумаги берешь в
руки и понимаешь, что из одного листа можно было сделать три.
— Государь-император! – Ляпунов зашел
в мой кабинет и склонился в поклоне.
— Садись! Докладывай! – я резко
сменил настрой на деловой, даже строгий.
По мне нанесли удар, это уже
очевидно. При том действовали жестко, не взирая на ситуацию, что
многотысячная Москва и ее окрестности могли подвергнуться эпидемии
оспы.
Нет, у меня над головой нимб не
светится, так же, если считаю нужным, применяю и грязные методы
достижения целей. Вот только, никогда в моих целях не значился удар
по религии. Ударили же по Троице-Сергиевой лавре В этом мире
религия – очень мягкое место любого народа, это душа, самобытность
этноса или народности. Если бы мы начали убивать католических
ксензов в Речи Посполитой, то война приобрела бы более угрожающий
оттенок и те шляхтичи, кто до сих пор сидят в своих малоземельных
фольварках, стали с остервенением резать православных.
Я ждал, пока Ляпунов разложит бумаги.
Обычно он обходился «книжицей» - блокнотом. Однако, сегодня,
видимо, хотел подкреплять свои слова документами.
— Сие допросные листы,
государь-император, - пояснил мне Ляпунов.
— Ответь! Иезуиты, али венецианцы? –
нетерпеливо задал я вопрос.
— Амросий из Монемвасии. Это он
подстроил. Сам же злодей и преставился от оспы, - отвечал
Захарий.
— Это тот, что прибыл еще при
Годунове? В свите метрополита Иерея? – уточнил я.
— Да, государь-император, - ответил
Ляпунов и чуть понурил голову.
— Ты очи не прячь! – грозно
потребовал я. – Почему не отработали всех церковников, что некогда
прибыли с константинопольским патриархом? Уже был один среди них,
что пробовал меня извести. Есть еще те, кто с того времени сели на
кормление в России?
Я не кричал, но и такой мой строгий
тон мог казаться чуть ли не зловещим. Это от тех людей, что часто
кричат и требуют, можно ожидать подобного и при других разговорах.
А вот в этом случае, все происходило на контрасте. Ранее я чаще
всего говорил с Ляпуновым спокойным, выверенным тоном. Так что
понятна была его реакция, когда Захарий стал прятать глаза.