По дороге Косте́р отчитывается:
— Витя, ваш водитель, вовремя позвонил. Сообщил, что вам стало
плохо, вы вышли в туалет, но вас долго нет. Хорошо, что мы были
поблизости.
Хорошо? Да вы, наверняка, следовали за мной по пятам! И я даже
знаю, кто дал такое распоряжение! Хочется проорать это ему в лицо.
Но вместо этого просто киваю на каждое слово и бормочу:
— Хорошо-хорошо-хорошо…
Уже возле машины мы останавливаемся, и безопасник заглядывает
мне в лицо:
— Вы в порядке, Саломея Львовна?
— Ни черта, — машу головой. — Я до сих пор в ужасе.
— Понял-принял, — чеканит Косте́р. Открывает дверь на заднее
сидение, помогает мне сесть, сам садится рядом.
— Вить, в дом Капровых.
— Есть.
Наша машина трогается, я смотрю перед собой и не могу ни о чём
думать, в голове сумбур и каша. А ещё — предчувствие. Дурное,
гнетущее, вытягивающее душу. Такое было перед смертью папы.
Предощущение большой беды.
Когда-то дом Льва Капрова действительно был крепостью, а я —
принцессой в этой крепости. Всегда защищённой и беспечной. Меня не
могли зажать отморозки в туалете — такое существовало в
параллельной реальности. Как же могло случиться так, что всё
поменялось? В мой спокойный, тихий, устроенный мир богатой
девочки…вторглось это? И ответ приходит сам: когда умер папа. Так и
начинается падение империй: сначала свергают царя, потом — по
кирпичику — разбирают его дворец.
— Саломея Львовна, — Косте́р осторожно трогает меня за руку, —
мы прибыли. Какие будут дальнейшие указания?
— Разве Геннадий Иванович не дал вам их?
— Дал, но…
Я понимаю колебания этого верного вояки — Павел Косте́р
«присягал на верность» моему отцу, а не Гене. И незадолго до смерти
поклялся защищать меня ценой своей жизни. Мой отец когда-то спас
его и его семью, и Павел, как честный человек, платил за это
безграничной преданностью. Поэтому для него мои указания важнее
Гениных. Однако — интуиция подсказывает — что муж в своей манере
позаботился обо мне… А значит.
— Выполняйте то, что велел Геннадий Иванович.
— Есть выполнять, — козыряет безопасник и помогает мне выйти из
машины.
Бегу в дом, где на крыльце меня уже встречает мама.
— Саленька… Девочка… Как же так? — обнимает меня. Я утыкаюсь ей
в плечо и даю волю слезам. Мама заводит меня в гостиную, усаживает
за барную стойку, которая отделяет комнату от кухни и сама бежит
делать мне чай.