- Ты поймешь меня попозже, когда у тебя свои дети появятся. Не сейчас, -
тихо произнесла мама в трубку.
- Давай хотя бы я найму сиделку, ты выспишься.
- Ален, все у нас хорошо, - как на повторе упорно твердила мама, заставляя
сжиматься мое сердце от понимания, что это далеко не так, - если понадобится, я
скажу.
- Хорошо.
- Ты приедешь на Новый год?
- Не получится, у меня командировка выпала на тридцатое декабря в Самару, поэтому скорее
всего, только к Рождеству смогу до вас добраться. Но подарки я отправлю.
- Самый лучший подарок, это когда ты сама приезжаешь, мне других и не
надо.
- Я обязательно приеду, но чуть позже, мам.
- Я понимаю. Беги уже на работу, а то наверняка сидишь на парковке в
машине и со мной говоришь.
- Ты хорошо меня знаешь, - я рассмеялась, но это был смех с привкусом
боли, боли за нее, за брата и боли от собственного бессилия.
- Целую, моя дорогая!
- И я тебя мам.
Она сбросила вызов, а я, отложив трубку на консоль, потянулась к пачке и,
вытащив сигарету, закурила, открывая окно. В душе, как обычно, после разговора
с матерью, саднило, болело, тянуло. Она была для меня примером
самоотверженности, истинной любви и примером стойкости. Порой мне казалось, что
если понадобится, она и от костлявой, и меня, и Арсения отобьет, ее ничего не
остановит.
Мне было двенадцать, когда родился брат, мама первый год его жизни
практически не находилась дома, они все время были в больницах, операции,
реабилитации, новые диагнозы и все по кругу. Еще через полгода не выдержал отец
и, собрав вещи, ушел, оставив маму с двумя детьми на руках. Он не справился, он
хотел обычную нормальную семью, а больной ребенок в его картину мира никак не
вписывался. Врачи открыто говорили, что Арсений - это не ребенок, это
«овощ», предлагали маме написать отказ и не мучиться, говорили, что он никогда
не будет ходить, говорить, кушать самостоятельно. Но мама сотворила чудо,
Сенька пошел, ему было пять лет, хромая, выворачивая левую ногу, но пошел.
Разговаривал он медленно, картавя, и тянул слоги, но он говорил. Он сам кушал,
даже став взрослее, пытался сам себя обслуживать: почистить обувь, наливать
чай, пробовал выполнять какие-то простые бытовые действия, получалось с
переменным успехом. Со временем его руки и ноги стали сводить судороги, но он
не сдавался. Мама все время «выбивала» в больницах для него любое
возможное лечение, которое только можно было. Врачи же зачастую молча,
качали головой, понимая, что Сене долго не прожить. Изначально они говорили о
десяти, максимум двенадцати годах. Но Арсению на сегодняшний день было уже
двадцать, и я с уверенностью могу сказать, что это заслуга мамы. Ее не
волновали ни прогнозы врачей, ни людское осуждение, оно знала лишь одно: ее
ребенок должен жить, и она делала для этого все. Можно долго рассуждать о
моральной стороне вопроса, насколько правильно продлевать такую жизнь, но
обычно об этом любят говорить те, кто с этим не сталкивался, кто не был в шкуре
таких женщин, как моя мать, для которых каждый день это сражение за жизнь
своего ребенка. Могла ли я так же? Я думаю, что нет. Я не настолько сильна
духом. Моя скудная циничная душонка не способна на такой подвиг, а это,
несомненно, ежедневный подвиг. Я бы спасовала. Поэтому для меня мама святая не
меньше. И чем я смогу ей помочь, я помогу.