Девушка с видимым удовольствием подвинула папку поближе к себе. Дело явно шло к завершению, и даже свет лампы плавно померк как бы призывая поставить точку. Тут в кабинет вплыла та самая блондинка, что встречала гостей и выдавала им каталоги, разрывая хрустящий пластик дорогой упаковки. Она привычным жестом подцепила нежно-розовыми лезвиями ногтей голубую папку, на месте которой вырос терминал. Иван Феликсович фыркнул про себя: «Настало время платить за собственную смерть. Причем, немало».
— Теперь мы с вами произведем оплату, — ее глаза блеснули в такт зеленым огонькам прибора, довольно пискнувшем, когда над ним на мгновенье зависла пластиковая карта Ивана Феликсовича, а потом из коробки вылез белый язык бумажного чека. – Ваш вылет в Нью-Йорк во вторник, пятнадцатого мая. Билеты доставят вам домой за три дня до вылета вместе с подробной инструкцией. Я рекомендую ее хорошенько изучить: там будет все, что касается ваших перемещений, проживания, вплоть до последнего момента. Контракт, фактически, будет исполнен, а деньги, по закону, поступят на наш счет только после финала.
— Все всегда заинтересованы в финале, — в задумчивости изрек Иван Феликсович, убирая в карман куртки кредитную карту.
Две лисички под блузкой весело взметнулись в знак полного согласия, когда девушка протянула ему чеки. По ее лицу Иван Феликсович понял, что ее миссия выполнена, и он более неинтересен. Экскурсовод, который только что с жаром рассказывал про римский амфитеатр, внезапно угас как жерло давно умершего кратера, едва ладони приятно пощекотала бумажная купюра.
Уже попрощавшись с блиннолицей хозяйкой упругих зверьков, он, будучи уже на пороге, вдруг медленно обернулся, как будто забыл что-то, и вполголоса спросил:
— Как думаете, проще ли жить, зная дату смерти или наоборот?
— А вот это уже вопрос к вам, — немного удивленно отозвалась Ирина, но улыбка бархатной бабочкой (профессионализм) слетела с ее губ. — Дата вашей смерти уже известна и, — тут она постучала указательным пальчиком по голубой папке, лежащей на столе, — документально зафиксирована.
Когда Иван Феликсович вышел из величественного здания на набережную, наступил полдень. Несмотря на конец апреля, было пронзительно холодно. Отовсюду дуло. Беспощадные промозглые ветры, по-зимнему, вынимали душу из ежащихся на ходу прохожих. Радовало только пробившееся сквозь плотную штору облаков приветливое солнце, но оно еще не согрело Невский проспект, по-стариковски погруженный в полуденную дремоту, отдающую плесневелым лесным мхом.