На его лице расплылась двусмысленная лыба.
– Мы тебя и так возьмем! – хохотали девицы, и пуще всех смялась
Настя. – Только ты нам не нужен! Нам жениха подавай! Или выкуп, или
невесту не отдадим. Всю жизнь кровиночку растили, чтобы за танец
кривой променять? Нет уж! Тугрики несите!
– Чой-та кривой?! – Федора чуть не порвало от возмущения. – Да
Андрюха знаете, как танцует?! Ну чисто Эсамбаев! Или даже
Окуджава!
– Окуджава не танцор, а поэт! – хихикали девки. – И поет
еще.
– Так и Андрюха пел! – выкрутился Федя. – Вот я и говорю!
– Ладно, девоньки! – и вытащил белый носовой платок и помахал в
знак мирных переговоров. – Я пойду за выкупом, а вы пока никуда не
уходите!
– Не дождесся-я!
Погодин наклонился и горячо зашептал, обдав мое ухо, дыханием с
запахом рома, вермута и чего-то еще:
– Ты чего, Андрюха? Им дай локоть, они коленку откусят.
Сдался?
– Не сдался, – хитро подмигнул я ему. – Есть у меня план… Ты
пока наседок развлекай, как можешь отвлекай. Только смотри, чтобы
они в номер не заходили, где Света сидит. А я ее вытащу…
– Как? – округлил глаза Федя. – Ты Акопян, что ли? Сквозь стены
ходишь?
– Сквозь стены Копперфильд проходил. Вернее, будет
проходить.
– Не знаю такого, – нахмурился Погодин. – Но кликуха знакомая.
Он с Новоульяновска?
– Нет, и вообще сейчас это не важно, махнул я рукой. – Иди,
товарищ майор. Отвлекай неприятеля, я в тебя верю.
– А ты куда?
– У гостиницы все балконы сообщаются пожарными лестницами.
– Ты Свету через лестницу хочешь умыкнуть? Сдурел?
– Перемещаться по ним безопасно, они внутри балконов, а не
снаружи. Просто надо люк открыть. И все… Вот только Света в таком
платье, неудобно лезть будет. Ну да ладно, что-нибудь придумаем. Я
пошел. Иди стражей развлекай!
– Удачи! – Погодин хлопнул меня по плечу и, повернувшись к
стражам в юбках, пропел: – Девоньки! А вы знаете примету? Кто
невесту караулит и выкуп требует, тот в этом году замуж не
выйдет.
– С чего это? Почему? Как? – посыпались вопросы. – Что ты
сказал? Врешь!
Я уже, не слыша Фединого им ответа, мигом спустился на второй
этаж и постучался в номер, который располагался аккурат под
Светиной «тюрьмой».
Сверху доносились приглушенные хохот, крики и узнаваемый Федин
голос. Отвлекать стражниц у него вполне себе получалось.
Мне никто не открывал. Я прислушался, прильнув к прохладной
филенке ухом. Сначала услышал «шум моря», а затем какой-то шорох.
Настоящий.