— С удовольствием. Вон там школа,
где ты учился.
Я взглянул на четырёхэтажное здание,
обнесённое оградой. На фасаде красовались барельефы с портретами
Ленина, Менделеева, Горького, Пушкина и Маяковского. А на торце,
где стена была глухая, от земли до крыши была сделана мозаика:
одетый в комбинезон и кепку рабочий тянул руку с зажатым в пальцах
здоровенным гаечным ключом к солнцу. Бугрились загорелые мышцы,
которым позавидовал бы и профессиональный атлет, на заднем фоне был
изображён трактор, а за ним белел город с устремившимися к
лазоревому небу высотными зданиями. Красота! Картина сбывшейся
мечты, осуществившейся утопии. Ну, почти.

В моём мире мозаика получила
распространение при Хрущёве, который для удешевления строительства
запретил использовать архитектурные элементы вроде колонн,
барельефов, скульптур и так далее. Поэтому строители начали
украшать здания мозаикой, которая под нож не попала. Так появились
все эти огромные панно внутри и снаружи, пёстрые бассейны и
фонтаны. Даже на детских площадках использовали битый кафель, чтобы
создать мозаики.
— А ты куда ходишь? — спросил я
сестру.
— В неё же. Мама тоже там работала,
— вздохнула Оля. — Давай мимо школы не пойдём. Свернём вот
здесь.
Мы двинулись через засаженную липами
аллею и вскоре добрались до проспекта. На противоположной стороне
возвышался какой-то дворец с квадратными башнями, верхушки которых
напоминали древние зиккураты, увенчанные шпилями. На них
красовались обрамлённые венками советские гербы.
— Это что такое? — спросил я.
— Дворец молодёжи. Мы туда иногда
ходим на концерты. Ну, и сами выступаем.
— Ты выступаешь?
Оля кивнула.
— Ага. В ансамбле народных танцев. У
нас даже первые места есть. Может, через год на всесоюзные
соревнования отправимся.
— Круто. Надо будет и мне как-нибудь
сходить посмотреть.
— Один раз ты был. Не уверена, что
тебе понравилось.
— Обязательно понравится.
— Сходим к фонтанам? — предложила
девочка. — Это туда, — она указала направо.
— Конечно. Веди.
Вскоре мы вышли на площадь,
вымощенную красной и серой плиткой. По обе стороны тянулись
облицованные чёрным мрамором фонтаны, сделавшие бы честь даже
Петергофскому комплексу. Звучала торжественная музыка — какой-то
бравурный марш — и струи воды плясали под неё, становясь то выше,
но ниже, то вовсе исчезая.