Номинация «Поэзия». Короткий список премии «Лицей» 2018 - страница 2

Шрифт
Интервал


постылой панорамой, но белей
рассохшаяся краска крестовины
и на трюмо спадающие криво
лавины простыней.
Там пятна растекаются гвоздик.
Мы обступаем, будто борщевик.
Клубится ладан, сходятся лучи —
семь лезвий – в сердце. Мати, умягчи!
И полностью пропитанный покров
на зеркале. Стоим, не замечая:
спелёнатую куколку качая,
Кто высится, поправ.

Автограф

Дорогая мама!
Герой моей первой книжки
пьёт и курит.
И часто болеет.
И изменяет женщинам, как твой первый
благоверный
«козёл азаренков».
Герой этой книги много пьёт
стыда, красного и сухого;
зуда, живого и тёмного.
И не герой, конечно, а так – субъект,
в меру упитанный, порой лирический,
особенно когда выпьет.
Ладно, мама,
знаю,
что дед Колька умер от этого,
что Витька умрёт от этого,
что все мы стоим в этом, как в огне, в говне, в гиене…
Знаю. Ну а что с этим делать? От осинки
не родятся апельсинки.
Кстати,
Егорьевская церковь на Фурманова
теперь общежитие:
бельё на фоне общипанной панорамы…
Старушка выводит из ветхого закутка
трёх-четырёх коз
и кособокого Боньку
пастись на церковной лужайке.
А когда тот залезает на чей-нибудь огород,
раздаётся окрест: «Бонька! Ти ты соусем оборзел?
А ну дывай тика́й оттудава, кому скызала!
Получишь тут! У-у-у, козлище поганый, чёрт ты
лысый! Фашист проклятый, вредитель,
конченный…»

Сочельник

Ну что тебе ещё написать…
Бог есть,
раз есть дьявол,
умеющий растравить —
до психоза – простую спичку,
показывающий кино в засыпальной тьме,
подпиливший и ножку стула, небось, нарочно…
Устроивший в вино-водочном на углу
распродажу и даже – под Рождество! – ангину.
Потому что все ангелы ждут, а дьявол здесь.
Ну, не совсем настоящий
(настоящий, говорят, красивый),
а такой, обычный:
ворчащий, глупый.
Тетёшка, пушной зверёк.
Мелкая сошка.
Даже немножко жалко.
Накорми его своей кровью,
своей горячкой,
гречкой,
лучшими годами,
густотой волосяного покрова,
главой из диссертации,
пустотой наполовину тёплой постели,
нерождённой дочкой —
«Сонечкой,
со скрипочкой» —
а он всё пилит, пилит чужую мебель
и подбрасывает в костёр.
Вдалеке переливаются огоньки.
Улыбаются бумажные иконки.
Я стою на срыве своей Диканьки,
весь в пуху сухостоя, собачках, сухом репее —
сейчас загорюсь.
Мой зверёк мне терзает валенок, простофиля.
– Да есть, – говорю. —
Есть, наверно.
Только вот смотрит другие фильмы.

Элегия о Вознесенском кладбище

На потайной скамейке