Цифры показали двести на сто шестьдесят.
– Мать честная! – воскликнула медсестра. – Да как же ты живая ещё!
Меня начало мутить, почувствовала, что меня вот-вот вырвет. Я встала с кушетки чтобы добежать до уборной, но не успела, рвотный фонтан выплеснулся прямо на пол. Я виновато посмотрела на сестру:
– Простите, – жалобно пропищала я.
– Чего простите? – беззлобно ответила медик. – С таким давлением это меньшее из зол, что могло с тобой произойти. Ничего, мы сейчас уберем. А вы, молодой человек, – она обратилась к Андрею, – забирайте её личные вещи, одежду и отправляйтесь домой. До родов ваша супруга отсюда не выйдет.
Меня положили в больницу и запретили вставать. Неделю врачи безуспешно снизить моё кровяное давление. Только собьют до ста сорока, но стоило мне обрадоваться или огорчиться, любая эмоция поднимала столбик давления вверх. В тот же день приехали обеспокоенные мама и папа. Мама высказала недоумение по поводу моих вещей на пороге их квартиры. Я рассказала ей про Женю. Мать сказала, что сама разберется с Андреем. А он-то был шелковым. По три раза в день навещал меня. Даже на УЗИ со мной пошел, несмотря на то, что все предыдущие визиты на это обследование он упрямо пропускал. Да и пол ребёночек скрывал, прятался и не показывал себя. Врачи говорили, что обычно так ведут себя девочки. В стационаре назначили внеочередное УЗИ, чтобы посмотреть как чувствует себя малыш и Пушкин вызвался присутствовать. Он неотрывно смотрел в монитор и подробно пересказывал мне всё, что видит.
– Кулачки сжаты! Кулачки возле личика держит. И губки, губки в трубочку, – как рёбенок восторгался и ерзал на стуле Андрей.
– А знаете пол вашего малыша? – поинтересовался врач, делавший ультразвук.
– Нет! – в один голос сказали мы с мужем.
– Мальчик! – торжественно объявил доктор.
– Мальчик! – повторил Пушкин и расплылся в счастливой улыбке.
– Мальчик, – сказала я и тут же забыла про все свои невзгоды.
Врачи боролись с моим давлением неделю. Я провела наискучнейшую неделю в своей жизни. Заставляли по шесть часов лежать под капельницами. Нельзя вставать, нельзя ходить. Медсестры поставили под кровать утку:
– Захочешь в туалет – зови. Тебе нельзя ходить.
– Ну уж, дудки! Ещё я на утку вашу не ходила! – сопротивлялась я.
– Хочешь жить- будешь.
Но я упрямо ходила в туалет самостоятельно. Пока сестры не видели бегала справлять нужду самостоятельно. Бесполезная утка пылилась под кроватью.