— Я уж
думала, мы повольготней спать будем, - новый голос раздался справа из-за
занавески, и после оттуда вышла женщина. Лицо в жирных прыщах, потрескавшиеся
губы, спутанные волосы цвета соломы. На груди у нее висел голый годовалый
карапуз. Когда я опустила глаза, увидела еще двоих, лет трех от силы. Рубашки
не скрывали их пола, и я поняла, что все трое мальчики.
—
Простите. Я только на ночь. Утром уйду. Мне надо найти телефон, чтобы
позвонить. Я не помешаю вам, - очень тихо сказала я своим невыносимо тонким
голосом.
—
Уйдешь? – из-за той же занавески вывалила еще одна персона. Эта была такой же
огромной, как баба, встретившая меня у двери.
— Уйду,
- подтвердила я. - Можно от вас позвонить?
— Чего?
– прыщавая, ростом пониже, но с такой же мощной грудью, что и две других,
уставилась на меня так, словно я заговорила на японском. - Совсем выжила из
ума? Раздевайся и корми его, - не дав мне раздеться, перевалила малыша мне, и
он заорал.
— Что?
Вы куда? – я стояла в полном непонимании.
Теперь
уже я боялась не замерзнуть на морозе, а пострадать от этих странных людей,
которых людьми можно было назвать только потому, что они имели две руки, две
ноги и были прямоходящими.
—
Корми, я сказала. Тебя оставили только за этим. У меня молоко вышло все. Он с
голоду умрет так! – заорала на меня светловолосая. Вторая, здоровая, как печь,
захохотала. На все это представление из-за второй шторины вышли еще трое детей.
Эти были постарше. Девочка лет десяти, похожая на свою огромную мать и ту бабу,
которая так и не вошла следом за мной. И два мальчика лет пяти.
Я
осмотрелась. Две длинные лавки с двух сторон огромного стола в центре, на
котором и стояла одна толстая, как батон докторской колбасы, свеча, у стены —
печь. Скорее печь и была частью стены. Рядом с печью еще одна занавеска, из-за
которой на меня смотрел мужчина постарше того, первого у входа. Этот был не
такой чахлый, да и лет ему было побольше. Сильно побольше.
—
Раздевайся, убогая, - так и не убрав свою огромную грудь в разрез странного
платья, баба выхватила у меня орущего ребенка и потянула за ворот. Потом,
переместив младенца под мышку, дернула полы моего зипуна и стащила его. Бросила
одёжку на пол и, посмотрев на меня, замерла.
— Это
она назло тебе, Марика, – спокойно, с какой-то зверской ухмылкой сказала
огромная баба.