– Гордей… – доверчиво шелестит она сквозь сон. – Что ты делаешь?
– Вставай.
– Зачем? – в голос примешиваются растерянность и едкие вкрапления беспокойства.
Сцепив зубы, протягиваю руку и дергаю за цепочку над изголовьем. Механизм щелкает сухо, словно затвор винтовки, и спустя секунду постель заливает мягкий желтый свет.
С двухсторонними приглушенными выдохами встречаемся глазами. Но я не позволяю Катерине копаться в моих в поисках ответов. То, что я в тот момент даю, очевидно, пугает ее. Суетливо одергивая сорочку, она неловко принимает сидячее положение и замирает. С самым ублюдочным выражением, на которое только способен, равнодушно скольжу по полуголому телу взглядом. Только вот правда в том, что несмотря ни на какие установки, у меня на нее встает.
– Гордей…
– Поднимайся и иди за мной, если не хочешь, чтобы я тебя волок силой.
После короткого шумного вздоха, глаза Катерины становятся стеклянными. Охота отвернуться, чтобы не видеть очевидного испуга и полной растерянности. Но сейчас я не имею права на подобные маневры. Вместо этого протягиваю к девчонке руки и рывком стягиваю с кровати.
Настоящая свобода – это не иметь ничего. Никаких привязанностей. Никаких кровососущих связей. Духовных в первую очередь. После гибели сестры долгое время так и жил. Сейчас же… Проведя с Катей три месяца, я утратил свободу.
[1] Wunschzimmer(нем.) – Комната желаний.
4. 4
Таир
Катя не сопротивляется, но и не рвется выполнять указания. А я в кои-то веки не настроен ждать. Януш прав, слишком затянул с этим вопросом. В гостиную царевну все же приходится тянуть силой. Втащив в небольшой круг света, который дает последний уцелевший напольный торшер, сваливаю ее перед собой на колени.
– Что ты делаешь? – оживает возмущениями, хоть и растерянность еще слышится.
Я кладу руки на ремень, отщелкиваю металлическую пряжку, и Катерина, реагируя на этот звук, машинально опускает взгляд и стопорится им в районе моего паха. Меня и без того сегодня переполняют эмоции, которые я совершенно точно не должен испытывать. Ничего в принципе к ней не должен чувствовать. А тут еще снова всплывает тот самый раз, и меня бесповоротно кроет. Сознание расшатывает какой-то дурман.
Если нормально, чтобы так штырило от женщины, то почему я, блядь, только в тридцать два об этом узнал?