– А это ты хорошо придумала нарядиться пандой, – попытался сделать комплимент паренёк, прежде чем навсегда скрыться в недрах стола.
Посмотревшись в поднос (кажется, я попутно уронила с него остатки бутербродов) и, убедившись, что в прошлый раз до умывальника всё-таки не добралась, я подумала, что надо бы исправить эту досадную оплошность и решительно встала. И как я раньше не замечала, что в зале творится нечто невообразимое: стены ходили ходуном, пол кренился во все стороны, так и норовя поменяться местами с потолком, будто мы находились на лёгком судёнышке, попавшем в шторм. Остальные же люди этого почему-то не замечали, беспечно продолжая веселиться. Я, пробудив бдительность этих убогих отчаянным кличем «Полундра!!!», упёрлась руками в пол и продолжила свой путь на четвереньках. Кое-как добравшись до двери и вывалившись в тускло освещённый коридор, я перевела дыхание, и, держась за стену, потому что в коридоре тоже бушевал шторм, поплелась вперёд. Лестница материализовалась неожиданно, уж не знаю, откуда она вынырнула, но раз появилась, грех было не воспользоваться. Карабкаться пришлось долго: время шло, а лестница всё не кончалась и не кончалась, порой казалось, что я барахтаюсь на месте (а, может, и не казалось), и это восхождение, точнее восползание, продлится вечно. Когда, наконец, вместо очередной ступеньки руки нащупали пустоту, торжествующая радость моя не знала границ. Я выползла из чрева землянки с ликованием осуждённого на пожизненное заключение узника, совершившего побег из промозглого подземелья.
Свежий ночной воздух прохладой пахнул в лицо, проветривая захмелевшую голову. Низкая полная луна, как единый большой фонарь повисшая над крышами домов, заволокла село призрачной, молочно-белой сетью своего сияния. Я поёжилась – этот холодный, тревожный свет вызывал во мне беспокойство. Но всё лучше так, чем продираться в кромешной тьме: гулянье было в самом разгаре, посему на светящиеся окна домов в качестве ориентиров рассчитывать не приходилось. Я медленно брела по пустынной улице, снова и снова проигрывая в голове нашу встречу с Жозефом, представляла его взгляд, его улыбку, его голос. Казалось бы, эти воспоминания должны были сделать меня счастливой, но смутное чувство тревоги, возникшее при взгляде на луну, становилось всё сильнее. Когда из-за поворота показался забор тётиного дома с распахнутой настежь калиткой (разве мы её не затворяли?), под ложечкой так жалобно засосало, что я с трудом удержалась от того, чтобы не дать дёру.