За дверью было тихо.
Вера стукнула еще раз, да посильнее.
Тишина.
-- М-да. Похоже, нет Петровича.
И улица, как назло, была пустынна.
Вера напоследок так приложила дверь кулаком, что послышался звон упавшего толи ведра, то ли ещё чего столь же звонкого.
-- Да едрит через ангедрит!! -- завопил кто-то фальцетом.
Дверь распахнулась, и Петрович - а это был он - вывалился на улицу.
Весь вид его кричал:
- Пива!
Глубоко посаженные глазки смотрели на божий свет с небритого лица с великой тоской. Спортивный костюм с золотыми когда-то лампасами и полу стертой надписью «Адидас» жевано висел на тощем торсе.
Довершали облик калоши "мама не горюй" на босу ногу.
Мужик был с глубокого похмелья.
-- Чего надоть? Не вишь, человек приболел, мучается. Стучит тут. Посудина вон разбилась, -- и он махнул рукой в коридорчик, где и правда валялся старый жестяной бидон с отбитой крышкой.
Вере стало ясно, что сегодня Петрович не ездок.
Она глубоко вздохнула, и, не сказав ни слова, развернулась и стала спускаться с крыльца.
--. Постой, постой! Тебя что ль свезти куда надоть? -- Петрович забеспокоился, и двинулся следом.
-- Так я мигом. Только поправлюсь чуток, у меня и пивко припасено.
Как раз для такого случая.
Вера поперхнулась.
-- Благодарю, но пока у меня нет склонности расстаться с жизнью, извините, -- и она накинула на голову капюшон, потому что снег все-таки пошёл.
Однако Петрович был мужик настойчивый. И если дело касалось извоза, а, стало быть, свободных денежек, то...
-- Эээ... Вы это, барышня, погодите... ,-- он споренько двинулся за Верой.
-- Да погодите вы... Эта, куда надо-то? -- задыхаясь, но уже куда бодрее, проговорил он.
Вера все-таки обернулась.
-- В село, где бывшая барская усадьба, -- сказала она, не зная и зачем. Понятно, что с таким водителем далеко не уедешь. Точнее, как раз уехать-то можно очень далеко, в том числе и на тот свет.
-- Так это я мигом домчу! – бодро вымолвил Петрович, и догнал наконец Веру.
-- Вы не смотрите, что я... это... выпивши... был вчера...
У меня метаболизьм как у дитенка...
-- Дай, барышня полчаса, огурцом буду или я не я!
Вера с большим сомнением смотрела на Петровича, но что-то, не иначе, как интуиция говорила -- а не врет мужик.
Да и перстень, за ради удобства повернутый камнем внутрь, погорячел и стал припекать как недавно вытащенный из печи пирожок.