Юра едва заметно кривится, вздыхает. Но покорно повторяет для
Гада все то, что рассказал вчера мне, показывает те же графики
только уже на ноуте, те же цифры.
- Я покопался ночью и сегодня - смерти естественные, по большей
части, - запальчиво озвучивает Данилевский. – Ну или, по крайней
мере, такими выглядят: остановка сердца, инсульт, инфаркт, тромбы.
И прочее подобное. Я просмотрел все еще раз, составил список. Синие
– это те, кто скорее всего нам не интересен, остальных нужно
проверять, - нажимает он несколько кнопок, показывая нам список
длиной…
Да с БАМ он длинной! И это нереально, мать его, удручает.
Свободных рук в Контроле и так не хватает, а имен тут несколько
десятков тысяч.
По словам Юрки, в Москве каждый месяц умирает от двадцати до
двадцати пяти тысяч. Но за последние несколько месяцев эта цифра
действительно выросла. Поначалу скакнула всего на три-четыре
тысячи, а к сегодняшнему дню… Мрак, короче.
Иной делает паузу, чтобы глотнуть воздуха, глаза у него
покрасневшие, вытянутое лицо неестественно бледное, но он следит за
нашей реакцией внимательно, придирчиво.
- Какой-нибудь мелкий бес тоже может довести… до естественной
смерти, - отмирает Волков, переварив информацию и оценив масштабы
дерьма. – Надо проверять, - косится на меня, ловит ответный взгляд
и, ожидаемо выдает: - Мы не потянем с остальным, Саныч. Даже если я
засажу за проверку всех клерков, архивщиков и поломоек Контроля, мы
просто не потянем. Нужно как-то его сокращать.
- Юр, - бросаю я взгляд на аналитика, - нужна твоя голова.
Данилевский думает несколько долгих секунд. Смотрит невидяще в
монитор, хмурит тонкие по-женски брови, чуть приоткрывает рот,
будто вместе с кислородом туда залетают идеи.
- Я попробую, - наконец выдает. – Есть одна мысль, но учтите,
список это сократит ненамного.
- Немного – уже что-то, - киваю в ответ, туша окурок о землю в
горшке с какой-то иссохшей палкой. Цветок этот в моем кабинете
появился по прихоти последнего секретаря. Конечно же сдох в первые
пару недель, но вот как пепельница оказался вполне удобен, поэтому
и держу.
Еще несколько минут мы на пару с Волковым вытягиваем из
Данилевского все, что можно и нельзя, решаем, что начать нужно с
самых недавних смертей, и я отпускаю аналитика восвояси.
Из кабинета он выходит приободренный и уже не такой дерганый,
каким был в самом начале. И мы остаемся с Гадом вдвоем.