—
Иди, — разрешил княжич. — Я за тебя все что нужно скажу.
И
Сергей ушел. Очень надеясь, что этот бесконечный день наконец-то
закончится и можно будет как следует выспаться.
Но
— увы. Колхульда ждала. И она была сердита.
И
что характерно: ждала не в дневной одежде, а в короткой рубахе из
голубого шелка, подаренной Сергеем. Рубаха Колхульде шла.
Смотрелась в ней юная супруга очень сексуально. Хотя голенькой она
выглядела еще лучше.
Надо полагать, изначально она собиралась
поработать исполнителем желаний. Но за прошедшие часы перешла из
состояния правильно выдержанного джина в ипостась джина
передержанного.
Остановившийся в дверях Сергей и сказать
ничего не успел, как на него едва не обрушился гнев прекрасной
валькирии.
—
Как ты смеешь… — начала Колхульда, предварительно вдохнув
поглубже.
Но
больше ничего сказать не успела.
Сергей сгреб ее, стиснул, поднял, закружил по
комнате. Потом аккуратно уронил на ложе, прижал, глянул в
расширенные зрачки, в которых плясал огонек изложницы, и спросил
строго:
—
Почему я узнаю от этом от других, жена? Почему о моем первенце я
узнаю не первым?
—
Отпусти меня! Раздавишь!
Ну
надо же. Прошлой ночью такой груз ее не смущал. Вряд ли за
сегодняшний день Сергей стал существенно тяжелее.
—
Отвечай!
Со
Сладой он ни за что бы себя так не повел. Потому что любил. И был
любим. А с Колхульдой…
Нет, ее он не любит. Хочет, да. И сейчас
хочет. Но это точно не любовь. Сергею было с чем сравнивать. Любил
он Сладу. И бедную Елену…
А
Колхульда… Да, он взял ее в жены. И только. Хочется верить, что
ребенка, которого она родит, Сергей любить будет.
—
Обойдешься! Отпусти меня немедленно!
—
Ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? — ледяным тоном поинтересовался
Сергей, не ослабляя захвата.
—
Да!
—
Ты действительно этого хочешь?
—
Ты оглох? — Ярость так и рвалась из нее. — Я же сказала: отпусти
меня!
—
Как скажешь.
Он
встал на ноги. Подождал, пока Колхульда поднимется. А хороша!
Волосы растрепались, глаза горят…
—
Как скажешь, — повторил он. — Раз ты не желаешь быть моей женой, я
тебя отпускаю. Возвращайся к отцу. Твое приданое я верну. Серебро.
Что же до воинов, то они пусть сами решают. Так сказал твой отец,
когда отдавал их мне. Так будет и сейчас.
Колхульда онемела. В прямом смысле. Открывала
и закрывала рот. И ни звука.
Сергею было ее жаль.