Лоно ее сжимается — аркан на шее пойманного
жеребца…
Черный жеребец в соседнем стойле ржет и лупит
копытами по стенке. Он чует и чувствует хозяина…
…И
ничего не заканчивается, только начинается.
—
Ты сама Лада… — шепчет Сергей, впитывая музыку, которую играют на
его коже пальцы и губы Искоры.
—
Ага, я Лада… и Фрейя… — Хриплый от недавнего крика голос проникает
в Сергея. Голос — тоже ласка. Возбуждающая.
Сергей подхватывает ее под коленки,
опрокидывает навзничь. Искора вскрикивает от неожиданности, и от
этого вскрика, от нечаянного сопротивления пойманных в плен сильных
девичьих ног у Сергея едва не падает планка. Плоть входит в плоть,
как меч новичка. Резко и до упора.
Искора снова вскрикивает. Чуткое ухо Сергея
ловит неправильность. Ей больно.
И
контроль возвращается. И вместе с ним — дивное чувство
единения.
Снова грохот. Успокоившийся было Мар вновь
приходит в неистовство. Вместе с ними.
Но
теперь уже не Искора, а Сергей ведет, держит на острие с уверенной
властной силой, так же, как сжимает ее тонкие щиколотки, жестко, до
боли…
—
Не знала, что ты тоже так можешь…
Искора рядом. Сытая, полностью расслабленная
кошка. Естество Сергея в ее руке, но в этом нет ни страсти, ни
желания. Естественный, не контролируемый сознанием жест.
—
Тоже — это как? — лениво интересуется Сергей.
Темнота наполнена запахом Искоры и его
собственным. Они перебивают запахи конюшни и даже запах травы, на
которой они лежат.
Сергею хочется пить. И, наверное,
сполоснуться. Но так… Не особо.
А
думать не хочется совсем.
—
Чувствуешь… — говорит Искора.
Голос слабый, ленивый… Он — отдельно от
девушки. Паучок, бегущий по поверхности воды, которой стало ее
тело. То, что было недавно, это как рождение, жизнь, смерть, и
снова рождение… И она, Искора, — младенец, впервые увидевший этот
мир. Слабый, беспомощный, но ничего не боящийся. И совершенно
счастливый.
—
Что чувствую? — спрашивает Сергей.
—
Себя, меня… все. Все…
И
засыпает.
Сергею очень хочется сделать то же самое, но
он собирает волю в горсть, осторожно высвобождает славно
поработавший орган из девичьей ладошки, заворачивает Искору в
простынку и открывает соседний денник.
Мар тычется мордой, обнюхивает,
фыркает.
—
Стоять! — велит Сергей, перетаскивает в денник пару охапок сена,
устраивает на нем Искору, накрывает поверх простыни ее же рубахой.
Шелковой, однако.