Его губы были теплыми, поцелуй — коротким, но от этого
прикосновения Юлю прошиб удар тока. Она вздрогнула, делая шаг
назад, а в голове словно открылась потайная дверца, откуда потоком
хлынули разрозненные картинки.
Она увидела себя — нет, не себя, Джулиану! — кружащейся в вальсе
с этим мужчиной. Затем себя с ним в открытом ландо. Прогуливающейся
в парке... Сидящей за столом, где были еще какие-то люди, одетые
так, будто сошли со страниц исторического романа…
Картинки мелькали одна за другой, словно кусочки мозаики. Но
постепенно их становилось все больше, они заполняли память и
обретали смысл.
Их было так много, что Юля тихо охнула и осела на пол.
— Джулиана, Джулиана! — сквозь шум в ушах донесся взволнованный
мужской голос.
— Ох, моя бедная госпожа! Говорила я вам, что она не готова к
визитам! — причитала рядом служанка.
Юля смутно ощущала, что ее куда-то несут, но сил воспротивиться
или ответить уже не осталось. Только когда в голове прояснилось,
она поняла, что ее усадили в огромное зеленое кресло, жених стоит
рядом со скорбным лицом, а служанка, шмыгая носом, протягивает
стакан воды.
— Что со мной было? — Юля приняла стакан и благодарно сделала
пару глотков.
Перед глазами мелькали мурашки от слабости.
— Вы потеряли сознание, — Десмонд развел руками. — Наверное,
забыли позавтракать. Прежде вы так не реагировали на мои
прикосновения.
Она взглянула на него и с удивлением поняла, что прекрасно
помнит их прежние встречи. И знакомство за чаем у тетушки, и званый
ужин у друзей семьи, и все светские рауты, проведенные вместе.
И даже то, как он утешал ее тем серым дождливым днем, когда она
прощалась с тетушкой на мрачном, заросшем темными пихтами
кладбище.
— Тетушка… — пробормотала Юля, пытаясь осознать новые
воспоминания.
— Да, бедная леди Бронсон, господь призвал ее душеньку, —
Агнешка привычно потянулась к переднику, намереваясь прочистить
нос.
Не выдержав, Юля сморщилась:
— Платок! Где твой носовой платок? Что за манеры!
— Так у меня его отродясь не бывало, — обиженно проворчала
Агнешка. — А манеры это у вас, у господ.
— Позвольте, я пожертвую свой, — вставил Десмонд с улыбкой.
Стоило ему перевести взгляд на служанку, как улыбка превратилась
в кислую мину. Но платок он все-таки протянул: белоснежный, из
тонкой материи, отороченный кружевом. Юля заметила вышитую шелком
монограмму и, не сдержавшись, спросила: