Эти вопросы полагается решать основательно, ведь каждый из них –
тот кирпич, из которых складывается общая ситуация. Выбей или криво
поставь один, и вместо цельного понимания тактической обстановки у
тебя окажется никчемное нагромождение фактов. Такие вопросы
решаются в батальонных и ротных штабах, в блиндажах, в землянках,
на наблюдательных пунктах, да и просто в траншеях, примостившись с
«цейсом» возле бруствера. Обмен подобными вопросами между
«стариками» и прибывшими, «аборигенами» и «гостями» составляет
обязательный ритуал, которому всякий офицер отдаст все свое
свободное время.
Лейтенант из двести четырнадцатого не собирался поддерживать эту
добрую традицию. И Дирк, вынужденный разглядывать его крепкую
спину, пришел к выводу, что лезть с расспросами бессмысленно.
От Дирка не укрылось, что лейтенант старался держаться подальше
от него. Вполне понятное для всякого человека желание, видимо
безотчетный страх заставлял считаться с собой даже такую
выдержанную и дисциплинированную натуру, как этот лейтенант.
«Нельзя его винить, - подумал Дирк, соблюдая принятый
лейтенантом интервал, - Он еще неплохо держится. Были люди, которые
при встрече со мной падали в обморок или мочились от страха. А он
лишь скорчил такое лицо, словно ему подали на обед несвежую
колбасу».
Они спустились в траншею, воспользовавшись замаскированной,
почти незаметной со стороны, лестницей, и продолжили путь уже в
ней. Траншея была широкая, выкопанная в лучших традициях из
имперского «Наставления по саперной службе». И даже без помощи
линейки Дирк был готов поклясться в том, что ширина рва по дну
составляет ровно два метра, и ни одним миллиметром меньше.
Достаточно просторная траншея, чтобы два человека могли идти бок о
бок. Но лейтенант двигался впереди, точно посередке, и унтеру
оставалось только следовать за ним.
Эти траншеи знавали и лучшие времена.
Со стороны этого не было заметно, но стоило оказаться внутри,
чтобы сразу понять – здесь давно не было человека. В некоторых
местах земля обвалилась, отчего траншея походила на небрежно
выкопанную канаву для водопроводных труб, иные брустверы размыло
практически под основание, некогда любовно выровненные бермы[4]
местами почти неразличимы. Конечно, дела у двести четырнадцатого
пехотного полка в течение последнего года шли далеко не лучшим
образом, но Дирк скорее поверил бы в то, что кайзер принял
мусульманскую веру, чем в то, что оберст позволил траншеям придти в
подобное состояние. Нет, здесь явно не ступала нога человека на
протяжении долгого времени. В некоторых местах пол траншеи успел
порасти травой и ржавым мхом. Пустующие канавы выдавали места, где
прежде был телефонный кабель, от траверсов[5] осталось лишь по паре
мешков. Несколько раз Дирк чуть не наступал на мертвых ежей.