— Умерла? — ей, как и мне еще
недавно, очень не понравилось это слово. — Но я не могу, мне нельзя! У меня же
вся жизнь впереди! Я на мастера маникюра выучилась, в салон устроилась,
приготовилась деньги лопатой грести, мужика нашла, влюбилась, не знала же
тогда… — По мере осознания ее лицо менялось, будто вытягивалось вниз, отчего
зеленые глаза становились все больше. Катя надолго замолчала — будто окаменела.
А потом заговорила тише и медленнее: — Нет-нет… Мне нельзя. Пожалуйста, не
надо… Моя семья — они же с ума сойдут. А я с братом поссорилась — как ему
теперь, если последний наш разговор закончился скандалом? Сережка нас с Никитой
на выходе из ресторана увидел — подошел, я их познакомила… А потом брат
высказал мне, что тип какой-то скользкий, не понравился ему. Угрожал, что
челюсть ему свернет, если еще раз к его сестренке приблизится… И я такую
истерику закатила…
Катя зажала лицо ладонями и завыла.
Не о себе, а о том самом неведомом Сережке, который искренне ее любил и
заботился, а она ушла, даже не успев сказать брату, что тот был прав. Я отвела
взгляд, сморгнула слезы. Возможно, моя ситуация была еще и не так печальна —
хотя бы ближайшей родни не осталось. Я родителей давно потеряла — успела
пережить горе, а она только что, и сразу всех. Катерина — слишком эмоциональная
и боевая, я это еще в прошлой жизни уяснила. Она не пропадет. Но прямо в этот
момент мне ее стало жаль даже больше, чем бедняжку Мирту. Больнее ведь не тому,
кто уходит, а кто там остается бесконечно скучать и вспоминать последний
разговор.
Она причитала что-то невнятное,
потом очнулась и начала накидывать варианты:
— А можно передать им сообщение?
Хотя бы матери или брату. Одно! Сказать, как шикарно я тут устроилась — лучше
всякого салона и…
Я обреченно покачала головой, она
осеклась и снова завыла. Я сидела в ее палате несколько часов, пока не заглянул
лекарь и не отчитал меня — сказал, что я еще сильнее расстроила пострадавшую,
отчего ее состояние может ухудшиться.
Весь вечер Абель пытался поднять
мне настроение — то звал вместе сходить на ужин, то просто гладил по спине и
спрашивал, что мне еще может понадобиться. Хороший он — куда уж лучше? Даже
диктатуру свою ни разу не включил, сочтя, что мое нежелание общаться вызвано
недавним стрессом. Когда уходил из моей комнаты, оставляя на ночь, я даже
вполне искренне ему улыбнулась. Никакой он не тиран, а большая теплая
заботушка!