— Эмилия Альбертовна, я много думала на эту тему и поняла, что так будет лучше.
Она кивает, желает удачи. Мы вместе с адвокатом заходим в зал заседаний. Меня потряхивает от волнения.
Суд разъясняет нам права и обязанности, первым выступает мой адвокат, затем — защита Тимура. Я сижу, опустив глаза в пол. Нервно тереблю подол юбки, ощущая, как потеют ладони и становится критически мало воздуха. Судья изучает доказательства по вопросу о разделе совместно нажитого имущества. Когда слышу, как Тимур настаивает на том, чтобы поделить мою дизайнерскую студию, единственное, чего я хочу — заткнуть уши ладонями. Половина из того, что он говорит, — неправда. Мы оба прекрасно об этом знаем.
После прений сторон суд удаляется на перерыв.
Я выхожу в коридор, замечая, что Эмилии Альбертовны уже нет.
— Свет, — окликает меня муж.
— Чего тебе?
Я наконец поднимаю на него взгляд. Тимур выглядит озадаченным и грустным. Наверняка не думал, что после разоблачения предательства всё настолько далеко зайдёт.
— Я хотел предложить тебе спокойно поговорить. Без свидетелей. — Он кивает в сторону адвоката и, после моего утвердительного кивка, следует на выход.
На улице прошла кратковременная гроза и наступила долгожданная прохлада. Я с удовольствием вдыхаю свежий воздух, скрещиваю руки на груди и жду.
— Скажи, ты совсем ни капли не думала о том, чтобы дать мне шанс? Только правду скажи.
— Правду? Думала. Один раз. Но тут же отсекла эти мысли.
Он осторожно касается моего лица и приподнимает пальцами подбородок.
— Один шанс. Дай мне один шанс. И я сделаю всё возможное, Свет. Вспомни, как нам хорошо было вместе. Отпуск в Сочи, пятая годовщина в Париже… Да просто напомни себе: в браке со мной тебе было плохо?
— Нет, — с трудом выдавливаю я.
Тимур тяжело вздыхает и качает головой. Он знал, на что надавить, потому что все эти воспоминания остро врезаны в память и прокручиваются там на ускоренной перемотке.
— Я когда домой возвращаюсь, мне пиздец как одиноко. Никто не встречает, никто не рассказывает, как прошёл день, никто не слушает. Хреново настолько, что хоть волком вой. Если мы помиримся, всё будет как прежде и даже лучше.
— Для чего эти слова? Для чего ты задеваешь меня? Как там говорят? «Прощение — удел сильных»? Так вот, я слабая, Тим. Не могу я.
В его глазах отражается грусть. Я молча возвращаюсь в здание, подхожу к адвокату. Он что-то рассказывает, но его слова пролетают мимо. Мужу однозначно удалось всколыхнуть во мне что-то живое и тёплое. Что-то, ещё до конца не умершее и едва дышащее.