Услышав на другом конце линии бархатный женский голос, Лёня зажмурился и глубоко вздохнул в предвкушении приятной и сладостной встречи.
С гусарской бравадой в голосе Лёня ясно дал понять, что он готов встретить «любимую» во всеоружии, и чтобы она как можно скорей была у него, а иначе он все съест сам, или хуже для нее – позвонит их общей знакомой Гале!
Ох, если бы Лёня только знал, что будет с ним происходить в ближайшее время, он повел бы себя совсем иначе. Гусарская бравада испарилась бы бесследно, улыбка спала бы с довольного лица, и метался бы Лёня в мыле, и, пытаясь исправить непоправимые вещи, натыкался бы на непреодолимые преграды, отчего бился бы в истерике, одолеваемый животным страхом и черным отчаяньем, истязающими сердце.
Лёня открыл глаза и, облокотившись о стену, достал из кармана рубль Павла I 1796 года и, покручивая в руке серебряную монету, улыбаясь, сказал:
– Ну, как я их всех!
– Не знаю, не знаю, – заговорил портрет Павла I на монете, и Лёня остолбенел. – Я тоже так думал, – продолжал говорить портрет Павла I с монеты, – а мне взяли и кислород перекрыли!
– Черт возьми! – выкрикнул Лёня и выронил из рук рубль, словно горящую головешку.
– Э нет, Леонид Олегович, это они вас с собой захватят, а меня в альбомчик вернут, – раздался голос за спиной насмерть перепуганного Лёни. Он обернулся, и, от неожиданности вскрикнув что-то невразумительное, сел на пол.
В шаге от Лёни, который был бледен, как мертвец, стоял мужчина ниже среднего роста с детским личиком и русыми волосами, собранными на затылке в длинную тонкую круглую косичку, отдаленно напоминающую короткую указку (как у нервных злых учителей).
На мужчине как литой сидел узкий черный камзол, через плечо была одета широкая красная лента, шею обвивал бант, на котором висел мальтийский крест. Был мужчина какой-то весь дерганый, словно был на иголках и, простояв по стойке смирно с полминуты, нервно забегал по квартире, словно опасался за свою жизнь или что-то вроде этого.
– Я помазанник божий! Мои слова – слова Бога! Пока я жив, жива Россия! Где Александр, где этот христопродавец? – еле слышно говорил мужчина, напрягая все свое естество, так что у него выпирали вены на висках. Он говорил это хрипя, каким-то сдавленным голосом, словно ему кто-то закрыл рот рукой и не давал говорить громко, хотя было видно и совершенно понятно, что мужчина хочет кричать, вопить, чтобы его услышали и спасли.