– Так я чё-то не понял, тебя что, до сих пор плющит, что ли? – Я снова хохотал.
– Не-е-е. Сейчас уже вроде нет. Но пару часов назад ещё лежал и пытался разобрать, что мне там болото шепчет втихаря. Твою ж мать, а…
– Слышь, а прикольно было. А главное – бесплатно! – Теперь уже мы оба смеялись, вытирая слёзы. – Можем даже наркоэкскурсии за деньги проводить. Наркотуры в живописные места! А? Звучит? Экологически чистые препараты! Плющит не по-детски и местность красивая!
Вернувшись в пустую квартиру поздно вечером, позвонил Маше и разузнал о самочувствии дочери. Юлька спала, но ближе к ночи снова стала расти температура, и сейчас ей поставили какую-то капельницу. А ещё Маша сказала, что разговаривала с врачом. Он заверил её, что самое страшное уже позади и угрозы жизни ребёнка нет.
– В смысле, «угрозы жизни»? – У меня даже колени подкосились, пришлось присесть. – Она умереть могла? Юлька умереть могла?
Маша не ответила, но я слышал, как она плачет.
Как смог, успокоил её, и мы договорились, что, если будет становиться хуже, Маша обязательно позвонит.
Я улёгся в кровать и уставился в потолок. Сегодня мы могли потерять самого дорогого человека в нашей жизни и даже не догадывались об этом. Наш ребёнок сегодня мог умереть! Это просто не укладывалось в голове! Умереть! Юлька! Наша дочка! Наш самый важный комочек жизни! Человечек, благодаря которому жизнь обретает главный смысл! И умереть?
Тишина пустой квартиры давила многотонным прессом. Я прислушался к этой гнетущей тишине и не расслышал в ней ничего: ни сопения Юлькиного носика, привычно доносящегося из её кроватки, ни умиротворенного дыхания Маши. Ни-че-го! Только пустота – отсутствие жизни. Даже Фил остался у матери. Я был один.
И на миг… на один короткий миг представил, что остался в этом одиночестве навсегда. Что Юльки и Маши больше никогда не будет. Не предположил, не допустил, а именно представил. Нечаянно представил. Ненароком. Я представил, что они умерли.
Ужас, который я испытал в то мгновение, не шёл ни в какое сравнение со страхами, пережитыми намедни на склоне водоносной балки. Страшнее такой потери ничего в жизни быть не может. Это самое невыносимое, что может произойти с человеком, самое безжалостное и несправедливое. Это без преувеличения – чудовищный ужас!
Я ощущал этот ужас всего мгновение, один короткий миг. Но мне хватило его, чтобы не спать до утра в тщетных попытках отогнать от себя единственное слово, которое ядовитым жалом засело глубоко в груди. Это слово – «навсегда».