– Что случилось, мадам Харант? – спросил режиссёр, устало взглянув на Тамару, без приглашения опустившуюся на стул.
Она объяснила ему, что купила квас, а он оказался перебродившим.
– А как назывался квас? – перебил Корней Митрофанович. – «Амаретто»? «Бакарди»? «Хэнесси»?
– Нет, «Столичная», – еле слышно вымолвила Тамара и улыбнулась, – больше такого не повторится. Прошу меня извинить.
Корней Митрофанович очень быстро переглянулся с бледной и неподвижной, как изваяние, Ангелиной Дмитриевной.
– Тамара! Я полагаю, ты знала, на что идёшь, когда подносила к губам стакан?
– Корней Митрофанович! Разумеется, знала. Когда я вам «Без вины виноватые» сорвала, вы мне очень строго сказали, что если я себе ещё раз такое позволю, буду уволена. Но ведь этот спектакль был сыгран!
– Не спорю. Только это был твой спектакль, а не мой. Тебе так не кажется, моя радость?
Тамара молча вздохнула.
– Ты проявила неуважение к публике, – вдруг решил пошутить Корней Митрофанович, – это ясно?
– Ясно.
– Иди. Ещё раз нажрёшься – пойдёшь работать уборщицей, потому что ни в один театр тебя не возьмут. Я это тебе устрою. Ты меня знаешь.
Тамара медленно поднялась. Направилась к двери. Вдруг повернулась. Корней Митрофанович поглядел на неё досадливо.
– Что тебе?
– Корней Митрофанович, а Вам нравится Света?
– Света? Уборщица? Очень нравится. Я надеюсь, ты с ней не дружишь?
– Да я нормальная. – Процедила Тамара с внезапным ледяным бешенством. – Что вы все ко мне прицепились?
И она быстро вышла из кабинета.
В понедельник, который был для работников театра выходным, Соня шла к Эльвире и Даше. Она решила нагрянуть к ним неожиданно, без звонка, поскольку имела основание полагать, что по телефону в гостеприимстве будет отказано. У неё были с ними нормальные отношения, но не близкие, потому что она дружила с Волненко. Анька внушала им опасение. И не только им. Она была слишком шумная, резкая, предприимчивая. Ни одна из этих характеристик к Соне не подходила, потому она, дружа с Анькой, остро нуждалась в общении с чуть-чуть более рассудительными коллегами. В этот день – особенно остро.
Эля и Даша снимали двухкомнатную квартиру в панельном доме, в нескольких остановках от театра. Соня очень сильно спешила, часто подскальзываясь на льду и, взмахивая руками, чтоб не упасть. Мороз щипал её за уши. Руки вовсе одеревенели – перчатки были забыты дома. Когда она стояла перед последней на её пути улицей, ожидая возможности перейти дорогу, к ней подошёл молодой человек с приятным лицом.