- Отлично…
- Что отлично-то?!
- Тихо!
- Ты мне одежду порвал.
- Не целку же, - усмехается, а краснею.
Позорно так, становлюсь цветом, как свёкла, как плотные алые шторы этой комнаты.
- Или там уже нечего рвать?
- Иди в зад! – реагирую молниеносно, отпихивая его руку, внезапно вернувшуюся к мягким поглаживаниям моих волос. – Не твоего ума дело!
Громов усмехается.
- А как же твои обещания? Юра, я ваша навеки?
- Я была не в себе! Забудь! Сколько мне было? Шестнадцать?
- Что-то рано на тебя склероз напал, не так много времени прошло. Два года?
Ну да, мне уже восемнадцать, а ему двадцать три, и между нами пять лет разницы, два года его армии, шатаний непонятно где и гигантская пропасть предубеждений.
Он всегда был дерзким и резким, а теперь стал откровенно опасным. У меня мурашки от его взгляда. Никогда не понимала, что у него на уме. А слова, вылетающие из него… Что делать? Как их воспринимать?
Громов поднимает вверх руки, потягивается, затем массирует, видимо, уставшую шею. Его русые волосы коротко стрижены, а когда-то он носил чёлку и выбривал молнии на висках. Гром и молнии, блин!
- За футболку прости, - усмехается, - надо же местным показать, что я воспользовался своим приобретением по назначению. Не переживай, я тебе новую куплю. Футболка - не целка, восстановим.
Хочу врезать ему по роже, молниеносно сажусь, пытаясь выцарапать ему глаза за гадкие слова, но Юра ловит мои руки одной своей ладонью и пинком отправляет обратно лежать на спине.
- Ты, чё, завелась? Выдохни, рядом со мной безопасно. И подвинься, я тоже прилягу. Но сильно не расслабляйся. Будешь задом своим елозить, передумаю. Воспользуюсь тем, что купил. Ещё не решил, что с тобой делать, девочка.
Он устраивается с краю, лежит, заложив руку за голову, а я жмусь к спинке дивана, свернувшись в клубок. Сколько мы тут будем? Наверное, столько, сколько он сочтёт нужным. А дальше? Бросаю короткий взгляд в его сторону. Как он будет меня отсюда выводить?
Юрка достаёт сигарету, прикуривает, пуская кольца дыма в пространство. Словно заворожённая смотрю на ровные «бублики», которые он выталкивает изо рта силой дыхания. Они поднимаются к потолку, становясь шире и шире, пока не теряют форму, матовой дымкой расплываясь над нами.
Я не пойму, сильно ли изменился Громов? Мы не виделись два года с хвостиком. Знаю, что он вернулся из армии и уехал в Питер. Когда навещал отца в Ломоносове, старалась держаться подальше от его дома. Последнюю нашу встречу вспоминаю, как страшный позорный сон. Видимо, и эту новую можно окрестить так же.