Вся эта история, в моих безумных теориях, претендовала на причину занятости Доминика, не дававшей ему ежедневно подготавливать меня к Связыванию. Хоть я и не исключала, что в действительности есть нечто, о чем не догадываются даже самые пронырливые журналисты.
Попытки выпытать что-то у прислуги, увы, закончились ничем. Даже моя горничная Ирэна (которую я сумела неплохо расположить к себе, установив нечто вроде дружеских отношений) по-прежнему не сбалтывала мне совершенно ничего. Тем не менее, я продолжала пытаться! И одна из попыток сейчас как раз была в самом разгаре.
Когда Ирэна надевала на мои подушки свежие наволочки, я попросила ее задержаться, чтобы хоть немного скрасить мое одиночество девичьей болтовней. Она, конечно же, не была моей погодкой – навскидку я дала бы ей лет двадцать пять. Тем не менее, разница в возрасте между нами не казалась мне настолько большой, чтобы нам не было о чем поговорить.
Как я узнала в процессе разговора, Доминика последние два дня не было не только в особняке, но и вообще, похоже, в городе. Более того, пока что его возвращение не планировалось – ни Ирэна, ни другие горничные не получали расположения подготовить хозяйскую спальню.
Да уж, с одной стороны, мне бы радоваться – тому, что еще некоторое время он не будет касаться меня. И тому, что немного отдалился момент, когда мои чувства перестанут мне принадлежать.
Вот только беспокойство было сильнее. Я ощущала это напряжение, витавшее в воздухе; ощущала раздражение и беспокойство дона каждый раз, когда он приходил ко мне по вечерам. Ощущала даже страх, исходивший от тех немногих слуг, что приходили ко мне. И ложась поздней ночью на взбитую Ирэной подушку со свежей наволочкой, я даже сквозь сон ощущала это беспокойство.
* * *
Я проснулась, слыша смутно долетающий до меня рев мотора, и ощущая тряску. А открыв глаза – еще около минуты растеряно моргала, пытаясь понять, что к чему.
Машина. Я лежала на заднем сиденье машины. Связанная и с кляпом во рту. А рядом со мной, положив мою голову себе на колени, сидел крепкий мужчина с миндалевидными глазами, очевидно способный свернуть мне шею в мгновение ока, вздумай я сделать хоть что-то не так.
Глаза слезились и болели, горло першило, все звуки до сих пор долетали словно сквозь толщу воды.
Увидев, что я прихожу в себя, мужчина бросил что-то своим сообщникам – водителю и парню, сидевшему на соседнем с тем сиденье. Вот только я не поняла ни единого слова, потому что незнакомцы говорили на языке, которого я не понимала.