Путешествие по апельсиновой роще - страница 4

Шрифт
Интервал
не настанет никогда конец.
И неужто лишь нужда заставила
ток открыть и вольтову дугу?
И, мигая, вспыхивают правила
золотыми цифрами в мозгу.
И горят, как радуга, понятия,
Вьётся суть узором по стеклу,
И вещей глухонемая братия
Попадает к мысли в кабалу.
Но хотя как будто все расставлено
по местам, как следует, точь-в-точь,
той душе, что знанием отравлена,
вековой тоски не превозмочь.
И болит в преддверии кромешности,
ощущая смертоносный яд.
Ну а вещи под покровом внешности
глухоту беспамятства таят.

Михаилу Зиву

Солнце будет жечь дотла,
так, что некуда деваться.
Господи, твои дела,
страшно с ними расставаться.
Разорвешь палящий круг,
и пойдешь кружиться снова
в танце черно-белых мук
на другом краю живого.
Где ни той, ни этих нет,
тени их теней разбиты.
Только призраки планет
чертят синие орбиты.

«Мы живем в муравьиной общине…»

Мы живем в муравьиной общине,
каждый каждому – брат или сын.
И царит в молчаливой гордыне
надо всеми закон-властелин.
Роем мы подземелья и ходы,
а над нами не светят огни,
и ужасное бремя свободы
безысходности нашей сродни.
Но люблю я ненужное дело,
что вершится столетья подряд,
и несу свое грешное тело,
а огни надо мной – не горят.

«Белым-бело, как на том свете…»

Белым-бело, как на том свете,
и, разорвав молчанья круг,
разносится по всей планете
дрожащих веток перестук.
Я – господин моей тревоги,
я – царь великой нищеты,
и мне кивают вдоль дороги
крест-накрест черные кусты.
А город медленно кренится,
ломая собственный скелет.
А ночью прошлое мне снится,
и жалко вычеркнутых лет.

Мысль

Приходит в сумерки и к мозгу припадает,
и цедит жизнь мою, губами шевеля.
В кромешном хаосе она возобладает,
над всем возвысится, как маковка Кремля.
Куда деваться мне от мысли-кровососки,
с вампирской точностью являющейся в срок,
когда в изысканном своем, бесстрастном лоске,
она, незваная, ступает на порог?
Пускай поет петух, ночной туман рассеяв,
абстрактной истиной окутанную тьму:
от крови праведников, жертв и фарисеев
во веки вечные нет прока никому.

«Революции голос картавый…»

Революции голос картавый
прошептал, что покой – это бред.
И заполз в наши легкие ржавый,
наркотический дым сигарет.
И повсюду охотничьей дичью
мертвецов запестрели тела,
потому что грозит обезличье
и застывшая твердь тяжела.
И сочилась с огарка на скатерть
капля воска – в столетие раз,
и косилась в тоске богоматерь
Следующая страница