Когда санитары удалились на
достаточное расстояние, Корякин задал, наконец, вопрос, волновавший
весь экипаж:
- Командир, на кой нам этот
фашистский полутруп?
- Резать его будем на лоскуты, -
ответил я, чуть прищурившись. Немец опять выпал из бытия, но
вернуть его в сознание было не сложно. Евсюков, Корякин и Казаков
недоуменно переглянулись между собой, соображая, принимать ли мои
слова всерьез. И я добавил для общей ясности: - Шучу! Хочу узнать у
него кое-что… важное! Я же немного шпрехаю на ихнем…
Лица членов моего экипажа озарились
пониманием. Корякин тут же усадил унтера вертикально, прислонив его
к тракам машины, и пару раз хлестко ударил по щекам. Немец резко
очнулся и вновь залопотал:
- Hilfe! Bitte! Helfen Sie mir!
*(нем.) – Помогите! Пожалуйста!
Помогите мне!
Я подошел к нему поближе, чуть
склонился сверху вниз, нависая и поинтересовался на достаточно
чистом немецком:
- Herr Unteroffizier, - начал я чуть
пренебрежительно, - du bist in Gefangenschaft und es steht uns
frei, mit dir zu machen, was wir wollen.
- Ich bin zur Zusammenarbeit bereit!
Oh Gott, wie es mir weh tut! Was soll ich tun?
*(нем.) - Господин унтер-офицер,
ты пленник, и только мы вольны решать, что с тобой делать.
– Я готов сотрудничать! Боже, как
мне больно! Что я должен сделать?
Бок унтера густо сочился темной
кровью. Возможно, была задета печень. Поэтому задавать вопросы
следовало в темпе, пока бренная душа не успела расстаться с
телом.
И я начал спрашивать, воскрешая в
памяти язык, учить который мне приходилось с детства. Такая уж у
меня была семья. Мама считала, что всякий уважающий себя человек
обязан знать минимум четыре языка: английский, немецкий, китайский
и французский. Вдобавок, желательно было изучить современный
арабский и мертвую латынь. Последнее, для общего развития. И хочешь
– не хочешь, приходилось соответствовать. Я не был полиглотом, но,
честное слово, каждый последующий язык давался все легче и легче,
особенно европейские. Латынь же являлась связующей основой, и,
кстати, самой доступной и простой для изучения. Единственный язык,
где слова читаются ровно так же, как и пишутся. В отличие от, мать
его, французского, где в слове из десятка букв произносятся лишь
две-три. Вот, правда, с китайским и арабским пришлось помучиться,
но основы я схватил и мог выдать с сотню фраз.