А после десерта Екатерина Сергеевна
пригласила встречать вместе Новый год. Приятно и неожиданно, так-то
я ещё особо не задумывался, держа в голове два варианта: встречать
в общежитии или поехать в Викентьевку, но оба эти варианта несли в
себе нешуточную угрозу печени. Растрогался так, что аж в глазах
защипало, и немедленно согласился.
Гулять погода не располагала, идею
покататься на фургоне зарубила на корню тёща – видимо, решила, что
это даже хуже, чем если в комнате закроемся, и даже предложение
взять с собой младших девчонок не заставило её поменять решение.
Справедливости ради, Ириска не особо-то и рвалась, в противовес
Васе с кошкой, которые были за любую активность. Пришлось уделять
внимание домашним активностям: разговорам и настольным играм,
причём Екатерина Сергеевна совмещала это с вязанием, а Ириска – с
рисованием, напомнив мне о проблемах с получением зачётом по
изящным искусствам.
Мой «антиталант» к рисованию вызвал
удивление и сомнения, но удалось убедить в наличии проблемы на
некоторых примерах. Больше всего удивляло Мурлыкиных, что чертежи
или технические рисунки с эскизами – это пожалуйста, а что-то
художественное изобразить – стоп. Как отсечено, ампутировано. В
целом все, включая мать семейства, поддержали позицию деда, хоть и
не могли её слышать, что демонстрация старания и упорства должна
помочь почти наверняка. Потом долго делились студенческими и
школьными байками, да и просто историями из жизни, в том числе и с
работы. Результатом дня стало то, что перед отбоем вернулся в свою
комнату в общежитии парадоксальным образом одновременно и уставшим,
и отдохнувшим.
Два дня я отдыхал от геологов и от
автомобильного производства – работы в ангаре шли рутинные, а Чагин
был в Минске. Понедельник посвятил учёбе, а вот во вторник поехал к
Лебединскому. Оказалось, что тот ухитрился разбить свой мобилет,
уронив его с пешеходного мостика на железнодорожные пути, а в
новом, разумеется, моего контакта не было. Восстановив канал связи,
перешли к обсуждению дел.
С «Надеждой» всё было просто –
пластинку просто решили допечатать в количестве ещё пятидесяти
тысяч экземпляров, со всё той же ценой восемьдесят копеек за штуку.
Если продастся всё полностью – будет «золотой» диск. Подписал
документы, которые профессор утащил из агентства, и моё участие
закончено. С «Осенним вальсом» было сложнее – профессор никак не
мог подобрать «достойное этого бриллианта обрамление», то есть,
другие песни для заполнения диска, а выпускать односторонний диск с
одной этой композицией, как это было сделано с моей первой песней,
производители почему-то не хотели. Нет, они давали объяснения, но в
пересказе профессора я толком ничего не понял, не знаю даже, из-за
запутанности темы или из-за того, что Лебединский плохо
объяснял.