Смотрящие в Ночь переглянулись.
– Я же говорил, он нас всех сдаст.
– Ему нужно время, – Регола обнял за плечи старших братьев, увлекая их в сторону. – Эта потеря закалит его дух, и ему не будет равных. Вы ему потом и в подметки не сгодитесь…
– Да-да, – едко проворчал Далик, берясь за поручни носилок – третий мальчик по его щелчку пальцев взялся спереди. – Вот только не удивляйтесь, братцы, если завтра на вас скопом бросится разъяренный люд, вооружившись мотыгами и заточками – сразу после того, как у этой слезливой душки закончится смена. Мир в племени и так уже держится на соплях – жиже и зеленее, чем сейчас под его носом…
– Я все сделаю, – процедил сквозь зубы Ачуда. – Просто дайте мне побыть с ним еще немного.
Мужчины еще какое-то время понаблюдали за ним, сидящим над мертвецом, придерживающим его за голову и что-то шепчущим, соприкоснув лбы, и махнули рукой. Ачуда не вслушивался в их прения. Но одно слово все же добралось до его слуха. Оно было одобрено глумливыми хохотками и разочарованными вздохами. Мальчик не подозревал, что впредь это слово будет за ним следовать и насмешливо блуждать на чужих устах, стоит ему только объявиться на горизонте. Слово, что поразительно емко и точно отражало сущность и предназначение Ачуды, которые другие в нем сумели разглядеть.
– Утешающий Мертвых.
________
ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ЛАЙКАТЬ ПРОИЗВЕДЕНИЕ
3. Глава 3. Букет из кукурузного початка
Макхака, по прозвищу Замечающий Красоту, тяжело размахнулся и отвесил убойный подзатыльник тощему водоносу. От удара тот перелетел через телегу, опрокинув и разлив пару кувшинов с водой.
– Почему мы тебя должны ждать, червяк? – прогудел Макхака распластанному телу, но то не отвечало ему и не шевелилось.
Сагул перешагнул через водоноса и взял уцелевший кувшин. Кадык мощно задвигался, расталкивая толстые шейные жилы, вода заливала кирасу. Утолив жажду, он протянул Макхаке остатки, а сам покосился на лежачего паренька.
– Ты его убил.
– Да с чего бы, – Макхака сделал пару могучих глотков, а остальное вылил себе на бритую макушку. – Дурь из него выбил, да и только.
– Дурь – это все, что в нем было.
Жигалану надоело изображать, что он слеп. Отшвырнув точильный брусок и свой акинак, он шагнул к распростертому телу и приложил ладонь к груди. Затем и вовсе прильнул к ней щекой, прислушиваясь.