Но за возможности, что открывались перед каждым, кто облачился в кирасу и присягнул совету, – возможности, от которых закипала кровь, и пробуждалось все самое животное в мужчине, – это легко было стерпеть. Да и в целом, Бидзиил больше доставлял мужчинам смеха, чем реальных хлопот, поэтому они единодушно предпочли ему подыгрывать.
Конечно, были среди воинов и те, кто наотрез отказался ему льстить. Все помнили давнюю историю с пожилым воином Чунгой, Спящем на Острие. Когда Бидзиил отказался поверить, что на самом деле не он уворачивается от акинака, а Чунга уворачивает акинак от него, и решил это доказать, в очередной раз продемонстрировав Прыжок Королевской Пумы, – когда на вооруженного врага предлагалось попросту запрыгивать, как можно выше, метя на голову, – Чунга не стал далеко отводить меч. Глава военного совета тогда не посещал манеж почти все лето из-за распоротого бедра, и вместо него тренировки возглавлял Сагул.
Но когда он вернулся, то хладнокровно приказал воинам вырыть узкую яму глубиной по шею и засунуть в нее Чунгу. Взвод тогда переглянулся, – каждый взвесил в уме перспективы, – и дружно исполнили приказ. Чунга сопротивлялся, но ему сломали руку в локте. Когда же на поверхности осталась торчать лишь его сквернословящая голова, а тело по шею было намертво сковано землей, Бидзиил неуклюже разбежался и пнул по ней той самой ногой, в которую его ранили. Голова хрустнула в шее и замолкла. Позже ее клевал ширококрылый кондор со своими подрастающими птенцами. Череп до сих пор блестел на солнце у лошадиного загона и напоминал остальным, что бывает, если ставить под сомнение таланты Побеждающего Всегда.
Если воины не подыгрывали ребячливым фантазиям своего военачальника, то нарезали круги по манежу в полной экипировке, боролись друг с другом на песке, устраивали забеги на лошадях, швыряли кинжалы в одинокий и ссохшийся дуб или, что происходило куда чаще всего остального, смаковали подробности своей охоты на женщин.
Беспредел воинов не был узаконен вождем – люди бы это попросту не приняли. Но он и остальные советники охотно закрывали глаза на ежедневные домогательства со стороны взвода – при условии, что это не происходило в открытую, и в произошедшем появлялась хотя бы малейшая возможность усомниться. Женщин молодых и старых, повенчанных и вдов, девственниц и даже давно переставших кровоточить подкупали, одурачивали, шантажировали, угрожали им и в крайнем случае, если не срабатывало все остальное, молча насиловали чуть ли не за первым же поворотом тропы в кукурузном поле.