Я не видела его слишком долго. Десять лет. Это целая вечность. Он больше не тот задиристый мальчишка. Взрослый серьезный мужчина. Который все еще ненавидит меня - это я читаю по его взгляду совершенно свободно.
- Дешевая подделка, - констатирует Мирон, вдоволь насмотревшись на туфлю. - Под стать тебе.
Резко бросает, я ловлю, но она все равно больно ударяет каблуком по руке. Морщусь.
Мирон оказывается рядом. Очень близко. Я вжимаюсь в стойку спиной, но все равно не могу убежать от давящей энергетики, взгляда и врывающегося в ноздри мужского парфюма.
Все это дурманит. Стирает границы между прошлым и настоящим. Словно одно на другое накладывается. Знаю, что это уже не мой Мирон. И одновременно картинка дрожит - и я вижу того, своего.
Который был влюблен до помешательства и заставлял сходить с ума и меня.
Мужские ладони ложатся на стойку, забирая меня в полный плен.
- Мне надо работать, - пытаюсь держаться, прижимая к груди несчастную туфлю.
Мирону, конечно, плевать. Он склоняется ближе, настолько, что в его зрачках я могу разглядеть свое испуганное отражение.
- А теперь основной вопрос, Грановская, - его голос звучит угрожающе тихо. - Какого черта ты в Москве?
Мой взгляд бегает, не цепляясь ни за что. Мирон слишком близко. Я просто не имею сил смотреть прямо ему в глаза.
- Прошло десять лет, - говорю тихо пуговице на его рубашке. - Может, пора зарыть топор войны?
Он усмехается, оттолкнувшись ладонями, увеличивает расстояние между нами. Я начинаю глотать воздух, чувствуя острую его нехватку.
- Мы договорились, что ты свалишь нахрен с глаз моих, разве нет?
- Я так и сделала! Ты получил все, что хотел! Так, может, пора оставить меня в покое? Я хочу спокойно жить, и все!
- В Москве? - уточняет Мирон.
Я молчу. Слежу за тем, как он перекатывается с пяток на носки, спрятав руки в карманы брюк. Такой расслабленный, а все равно видится мне хищником, готовым в любой момент наброситься и горло перегрызть.
- Десять лет, Мирон, - снова говорю ему. - Сколько можно?
- Я предпочитаю не видеть тебя никогда.
Десять лет, Лиза, - надо теперь говорить себе. Не может жечь обида спустя столько лет. Не может больно быть от этих слов. Но все равно больно. Словно он шило мне под ребра загоняет, медленно и с наслаждением.
- Это не твой город, и я имею право находиться здесь, - стараюсь говорить уверенно, хотя дается с трудом.