Ну вот, пусть посмотрит повнимательнее. Товар лицом.
Я не отрываю дерзкого взгляда от его лица, пытаясь прочитать на нём хоть какие-то чувства. И тонкая сетка платья скользит по моей коже, скрывая мою наготу.
— Ну что же, — вдруг поднимается Вербицкий со своего кресла и направляется ко мне.
И все три женщины словно в испуге расступаются перед ним, пока он подходит вплотную, рассматривая моё платье.
Мою фигуру под ним.
— Отлично. Сколько оно стоит? — небрежно он бросает в сторону управляющей, и та подобострастно отвечает:
— Триста тысяч. Ручное кружево. Всего несколько экземпляров, специально отложила для вас, — бормочет она, выжидающе глядя на могущественного клиента.
Триста тысяч за одну только тряпочку? Чтобы все конкуренты умерли от зависти?! Да у него проблемы!
— Хорошо, я возьму всё, и подберите подходящее бельё. Вдруг тебе придётся где-нибудь раздеваться, — усмехается мне мой босс. — Нельзя же всем показывать это жалкое тряпьё, — кивает он на мой лифчик, сиротливо лежащий на горе одежды, и его слова очередной пощёчиной бьют меня наотмашь.
Моё лицо пылает от гнева, и я отвечаю, глядя ему прямо в глаза:
— Если моё белье кому-то не понравится, я всегда могу его снять.
И у меня перехватывает дух, когда Вербицкий делает шаг ко мне, нас разделяют какие-то пару сантиметров. Меня обдаёт его пряным запахом. От которого у меня начинает кружиться голова, и мне кажется, что мы с ним в этой комнате только вдвоём: он может со мной сделать всё, что угодно. Смять меня в своих сильных руках, поломать как тонкую куклу, скомкать и выплюнуть, прожевав мои тонкие кости. Такие как он ведь не привыкли церемониться.
Да, он надел на себя дорогой итальянский костюм, научился говорить красиво и изысканно, пьёт только дорогой коньяк, но сними с него это всё, эту тонкую плёнку внешнего лоска, и под ней окажется обычный бандит, который привык брать всё силой, не заботясь о последствиях.
Да, у него есть деньги, и он смог купить меня, только и всего, но если бы у него их не было, он всё равно взял бы то, что ему нужно. Только силой.
И теперь я это прекрасно понимаю, когда он стоит в миллиметре от меня, и от злости у него ходят под кожей желваки. Дай он только знак этим курочкам — они сразу же скроются за дверями, как будто их здесь и не было, и он сделает со мной всё, что захочет. Как, наверняка, делал много раз до этого.