– Как! – вскричал изумленный донельзя наместник, не веря своим глазам. – Руку? На наместника! На предстоятеля?
– А ты не шуми, не шуми, – сказал стоящий ближе ко всем нарисованный на плакате монах. – Не шуми и смиряйся! Неча тут антиномии разводить, касатик. Давай-ка лучше скорее штаны снимай, малахольный!
И от этих страшных слов, которые все поставили на свои места, отец игумен закричал, да так, словно эти ужасные серпы уже добрались до его нежной плоти и теперь кромсали ее по всем правилам боевого искусства. И крик этот, прозвенев над монастырским двором, пронесся над улочками, закоулками и тупичками Святых гор и, наконец, взлетев над ночной землей, улетел куда-то в сторону богоспасаемого града Новоржева, переименованного, к слову сказать, когда-то императрицей Екатериной Второй из города Пусторжева в город Новоржев, что дало хороший материал для всякого рода насмешников и заядлых остроумцев, которые, ясное дело, никак не могли пройти мимо такого исключительного и редкого события.
Как я уже сказал, отцу благочинному Павлу сны снились чрезвычайно редко, но если снились, то уж такая ерунда, что хоть святых выноси. Например, в самом конце апреля, когда последний снег с монастырской горки уже сошел, но грязи еще хватало, приснился Павлу сам Господь. Стоял Он у ученической доски с мелком в руке и что-то быстро подсчитывал, помогая себе мелком, который летал по доске, оставляя на ней циферки и значочки, тогда как сам отец Павел тянул изо всех сил руку, потому что углядел вдруг среди написанного некую погрешность, хоть и небольшую, но все-таки досадную и неуместную, тем более в таком святом деле, каким был счет.
– Что это вы, отец Павел, все руку тянете да тянете, – спросил Господь, не оборачиваясь и продолжая писать на доске округлым мелким почерком. – Выйти хотите?
– Так ведь, как же, – забормотал отец Павел, пытаясь в нескольких словах уместить рвущуюся из груди мысль. – Сами же можете видеть, ваше… дробь-то не сходится, потому что два и три будет непременно пять, а не как, извиняюсь, у вас вон.
– Пять и будет, – согласился Господь, продолжая писать. – Ну и что?
– Так ведь ответ, – сказал Павел и, не удержавшись, засмеялся, потому что это было бы понятно и трехмесячному младенцу. – Ответ-то, глядите, он не сходится, батюшка. Это уж как хотите.