Марина, сдерживая скорбные слёзы, поднимает голову и, всматриваясь в люстру, внезапно заявляет, – посмотри на эту чудную «лампочку». Вот как Аравин с его безупречным вкусом, мог выбрать это кривоватое недоразумение, напоминающее чудовище из фильмов ужасов.
– Марина, эту люстру выбирала я. Керамическая люстра, изготовленная в 18 веке. Она придаёт комнате элегантный вид, – помпезно заявляю, торжественно взмахиваю ручками, и, весёлый смех срывается с наших губ, оживляя комнату. – Хотя это уже неважно, теперь ничто не сможет придать этому дому прежнего уюта, тепла, – продолжая выдавливать из себя улыбку, скорбно осознала я.
– Не место красит человека, а человек - место.
Марина провела своим изящными пальчиками, по моим щекам, из которых бесцветными солоноватыми ручейками побежали горькие слёзы.
– Это не совсем уместное выражение в моём случае. Но ты права, я не могу больше находиться в этом доме. Здесь каждый уголок напоминает об Аравине, – провозгласила я и, цепко схватив Марину за нежную маленькую ручку, попросила, – давай погуляем.
Устала держать всё в себе. Рядом всегда дети, ради них стараюсь быть сильной, но по ночам взрываюсь и утром просыпаюсь на сырой подушке.
Марина, добродушно улыбаясь, пару раз моргнула своими огромными голубоглазыми бездонными глазками на пол-лица и потянула меня по направлению к выходу.
Покидаем дорогую, комфортную, но такую холодную и безжизненную комнату, которая окончательно лишилась домашнего тепла и уюта.
Поднимаю руку и смотрю, как шаловливые лучики играют на моей светлой коже, даря приятные ощущения.
Марина дотрагивается до груди и поднимает ярко-оранжевое украшение, которое прикреплено к золотой цепочке. Весело улыбаясь, мурлыкает, – знаешь, всегда, когда смотрю на рыхло-жёлтое солнце, которое печёт голову и дико раздражает, вспоминаю, что у меня на груди висит настоящий закат.
– Марина, я заметила, что ты не особо любишь солнце. Да это и понятно, в твоей стране царствует более суровая погода.