«Слишком часто за последнее время
приходится целовать доски. С другой стороны, и пахнут они здесь
получше, не тленом, как на «Саратоге». Скорее, чем-то сладким, из
детства, даже приятным… Неужели у пиратов заведено драить палубы
медом? А что, может быть. Чтоб во время тайфуна ноги к палубе
липли…»
Тренч хотел было подняться, но лишь
охнул от боли. За те несколько минут, что он провел за бортом,
раскачиваясь на якоре с задранными руками, плечевые суставы успели
совершенно онеметь.
- Вот это рыба! – громыхнуло где-то
над ним, - Сколько борозжу небо, а такую впервые вижу!
Тренч как-то сам собой обмер. Голос
был металлический, как у покойного капитана Джазбера, только еще
более глухой и тяжелый. Как если бы капитан в придачу к стальной
челюсти обзавелся вдобавок стальным горлом и кузнечными мехами
вместо легких.
Но останки капитана Джазбера вместе с
остовом корабля давно уже растворялись в недрах ненасытного Марева.
Это не был капитан Джазбер. И Тренчу потребовался лишь один взгляд,
чтобы сделать еще одно уточнение – это был вовсе не
человек.
Это было что-то огромное, стальное и,
кажется, живое. Вместо шкуры или камзола на нем были тронутые
ржавчиной латные пластины, образовывавшие подобие старинного
доспеха, но там, где пластин не доставало, вместо сукна или
человеческой кожи виднелись натужно крутящиеся шестерни и
попискивающие в смазке из китового жира гидравлические
валы.
- Совершенно никчемная рыба, -
прогудел голос, - Тощая, потрепанная и, к тому же, глупа как
пробка. Какая еще рыба клюнет на пустой крючок?
- Та, которая не желает сигать в
Марево, - выдохнул Тренч, против воли лязгая зубами.
Разглядывать пирата приходилось снизу,
задрав голову, из положения крайне неудобного и, пожалуй, даже
оскорбительного. По крайней мере, оно могло считаться
оскорбительным, если бы перед Тренчем стоял человек.
Но первое существо, встреченное им на
борту загадочной «БЛЫ» человеком не было. Его контуры напомнили
Тренчу что-то позабытое, виденное в детстве мельком. Память
услужливо подсказала угловатые черты, грозные маски, напыщенные,
под старомодную манеру живописи, позы…
«Это же голем, - сообразил Тренч, -
Старый абордажный голем!»
Механическая махина и в самом деле
была абордажным големом. Крайне устаревшим, архаичной конструкции,
как машинально отметил Тренч. Такие големы использовались во флоте
добрых полтора века назад, еще в Высоких Войнах. На голову выше
самого высокого мужчины, наделенные огромной механической силой,
они падали на вражеские палубы подобно живым снарядам и сеяли
вокруг себя смерть и разрушения, превращая рангоут в мелкую
деревянную щепу своими стальными когтистыми лапищами. А уж когда
големы сходились друг против друга, корабль, говорят, и вовсе был
обречен – искр от сшибающейся стали валило столько, что все
неизбежно заканчивалось пожаром на борту.